Очень мелкий бес

— Если можно, меня вместе с дочкой. — Владимир Сергеевич подхватил Людочку под руку.

— Ну, папа! — сказала Людочка, которой очень хотелось остаться.

— Вот выйдешь замуж, тогда и будешь свое мнение иметь. Так что я желаю, чтобы вместе с дочкой. — Владимир Сергеевич подбоченился.

Верушин-Счастьин посоветовался с пейджером и сказал:

— Не возражаю! Пусть это и будет вашим желанием. А кроме того, в честь сегодняшних событий ваше ночное дежурство отменяется, и вы награждаетесь отгулом. Надеюсь, отгул не пройдет зря, и вы порадуете мир изобретением какого-нибудь утюга на воздушной подушке.

Людочка попыталась вырвать локоть из отцовской руки, но лишь произвела чрезмерное возмущение воздуха. Сквозняк овеял безмятежного Мухина, и тот развернулся вокруг своей оси, как космонавт в невесомости. Но этого Владимир Сергеевич и Людочка не увидели, потому что уже стояли посреди деревянного мусора, оставшегося после вытесывания кола. С кухни по-домашнему благоухало рыбой по-польски, и оба ощутили страшный голод. Но в следующее мгновение Людочка вновь предстала перед Верушиным-Счастьиным.

— Вы остались на бобах, и это несправедливо, — сказал Верушин-Счастьин. — Что бы вам хотелось получить в подарок? Впрочем, можете не говорить, это и без вас известно.

Людочка несмело повернулась к Портулаку.

— Нет, только не это! — Поэт испуганно всплеснул руками и зацепил пребывающего в медленном вращении Мухина. Иван принял положение, близкое к вертикаль­ному, и прильнул лбом к Людочкиному плечу.

—  Тогда берите этого, — весело сказал Верушин-Счастьин. — Выгодная партия! Жаль, что женат, но это поправимо!

— Этого не хочу, — ответила Людочка, оттолкнула Мухина и, словно боясь, что может дать слабину и все-таки согласиться, добавила поспешно: — Нет, нет, ни за что!

Мухин,  получив  новое  ускорение,  столкнулся  с  Бородавиным  и,  презирая  закон всемирного тяготения, величественно взмыл к потолку.

— На нет и суда нет, хотя Мухин — мужчина не из худших, — не стал настаивать Верушин-Счастьин. — Отправляйтесь к отцу, привереда!

В ту же секунду Людочка снова, теперь уже окончательно, оказалась дома, прямо на кухне, перед тарелкой рыбы по-польски. Она наколола на вилку кусок мойвы, но вспомнила Портулака и заплакала; слезы текли по ее щекам, капали с подбородка в тарелку и смешивались с уксусом...

Верушин-Счастьин сверился с пейджером и обратился к Кирбятьевой и Зое:

— Ну что ж, дорогие дамы, займемся вами. Вам налить?.. — Дамы отрицательно покачали головами. — Ну как хотите. Вас я тоже ни о чем спрашивать не буду, а преподнесу...

— То есть как это не будете? — прервала его Кирбятьева. — Я на своей жилплощади и вправе потребовать...

— Что? Что вы вправе? — в свою очередь остановил ее Верушин-Счастьин.

— Я должна знать, что мне предлагают, и в любом случае не намерена исчезать отсюда. Я здесь прописана. Эдик, мужчина ты или не мужчина, да скажи ты ему, в конце концов!..

Панургов  тяжко  вздохнул,  но  говорить  ничего  не  стал.  Верушин-Счастьин  покосился на экранчик.

— Решено! — сказал он.

И Кирбятьева обнаружила себя идущей вдоль какой-то нескончаемой стены с пистолетом в руке. Судя по царящей впереди тьме, там не могли не затаиться маньяки, грабители и террористы. Кирбятьевой стало страшно и очень захотелось выбросить пистолет. Она села на холодный камень и заплакала.

— А вы, Зоя, тоже считаете, что имеете право? — поинтересовался Верушин-Счастьин.

— Не знаю, — честно ответила Зоя.

Верушин-Счастьин посмотрел на экранчик и прочитал вслух:

— «Моноклев Дмитрий Александрович, поэт-авангардист, пишет без знаков препинания. На днях в телевизионной дискуссии на тему „Больше ли ныне в России поэт чем поэт?» известил общественность, что Мандельштама и Гумилева впервые прочитал в тридцать пять лет, но это не повредило формированию его поэтического „я». Очень талантливый. Нуждается в опеке и женской ласке, а то такой облезлый ходит». — Он поднял глаза на Зою: — Ну, берете? Вот как он пишет о женщине. — Верушин-Счастьин снова уткнулся экранчик:

Снимает юбку и я умираю как ускользающий день
Снимает чулки и я умираю как вздрагивающая тварь
Снимает трусы и я умираю как кочегар в топке
Одевает трусы и я снова дышу
Одевает чулки и я открываю глаза
Одевает юбку и я возрождаюсь к жизни[12]

— Забавно, — сказала Зоя. — Но почему он путает «одевает» и «надевает»?.. — и без всякой электрички перенеслась в свою маленькую комнатку в пригороде, на кушетку под олеографией, изображающей Леду и лебедя.

— Вот потому-то Дмитрию Александровичу Моноклеву и нужна женская ласка, — меланхолично ответил Верушин-Счастьин, но Зоя его уже не услышала. — Мухин, а тебе чего хочется?