Очень мелкий бес

Каляев был прав: если кто и мог претендовать на статус «общей боевой подруги»,так это Зоя Ковальская. Однажды, еще во времена «Рога изобилия», случайно появившись в их компании, Зоя пришлась ко двору. Всем она была хороша, а маленький пунктик — втайне Зоя отождествляла себя с Лилей Брик и искала своего Маяковского — выглядел милой безделицей. Что греха таить, кое-кто использовал этот пунктик в корыстных целях; тон задал Каляев, но скоро получил отставку, поскольку при наличии у него жены играть роль Лили Брик было затруднительно; потом его последова­тельно сменяли Бунчуков, Портулак и по недоразумению принятый за писателя Му­хин; этот ряд был дополнен окололитературными мужчинами со стороны. Роман с Портулаком едва не закончился для Зои достижением желанной цели, но Вадик, испугавшись ее напористости, однажды не явился на свидание, перестал подходить к телефону и не без труда отстоял свою независимость. Зоя к неудачам относилась философски и зла не помнила; с Портулаком — да и со всеми прочими своими любовника­ми — она умудрилась сохранить прекрасные отношения, равно как и видимость своей недоступности для всех тех, кто в число любовников не попал.

Вокруг шкафа началась суета. Появилась скатерть с аппликациями из серебряной фольги, изображающая батальную сцену в нескольких эпизодах, а именно попытку Бунчукова вступить в Союз советских писателей; бунчуковские друзья хорошо знали эту скатерть, изготовленную из двух больших красных флагов теперешней американкой Варькой Бодровинской под неусыпным руководством Бунчукова. Бунчуков скатерть любил и доставал только по особо торжественным случаям. Нынешний случай был как нельзя более торжественным. Во-первых, Бунчукову исполнилось сорок, что, как известно, происходит в человеческой жизни нечасто, а во-вторых, Бунчуков не далее как три недели назад разъехался с последней по счету женой и еще не успел отметить это событие в дружеском кругу; лежащий на полу шкаф был как раз следствием этого разъезда — великодушный Бунчуков сгоряча подарил его бывшей суп­руге на память о себе, но не сумел протащить в дверь и оставил лежать на спине по­ среди комнаты. Пока он решал — возвращать шкаф на прежнее место, туда, где теперь висело знамя, или разобрать и вынести по досточкам, — шкаф прижился в роли стола, тем более что стол в отличие от шкафа в дверь пролез и навсегда покинул Бунчукова.

В центре шкафа-стола разместились подарки. Здесь были: бутылка водки «Праздничная» и зонтик — от Портулака, бутылка греческого коньяка и кнопочный нож — от Панургова, шампанское и икра — от Мухина, украшенные автографами автора две книги Марины Ожерельевой с жуткими рожами убийц на суперобложках и букет гвоздик в блестящей фольге — от Кирбятьевой, чашка с нарисованными на ней зубами, у которой, стоило поднять ее, отваливалось и начинало клацать дно, — от Виташи Мельникова, недопитая Герасимом и Пшердчжковским бутылка водки «Российская» германского происхождения — от Герасима и, разумеется, бутылка со змеей— от Каляева и Людочки. Подарки окружал частокол пивных бутылок.

Кувертов — Бунчуков настаивал на этом слове — было устроено двенадцать, по три с каждой стороны шкафа; два лишних — для Зойки Ковальской и ее Сюрприза. Каждый куверт состоял из тарелки, вилки, рюмки и полулитровой пивной кружки. В углу комнаты стояла отставленная после гибели грибного супа за ненадобностью сиротливая стопка глубоких тарелок. Супа Бунчукову и в самом деле было жалко — на него пошли отборные подосиновики, собственноручно собранные и высушенные в прошлогоднем августе.

Грибник Бунчуков был азартнейший — до того азартный, что даже сегодня, со­ всем не в грибную пору, начал утро с похода за грибами, да еще и прихватил с собой любящего поспать Портулака. Об этом и рассказывал Портулак, пока гости рассаживались вокруг шкафа-стола.

— Загулял я вчера чуток у Эдика и думаю: метро уже закрыто, чего домой ночью через полгорода тащиться, а завтра к Бунчукову, когда Бунчуков рядом живет? Ну и пошел к нему. А он как раз нетленку творил и общаться со мной не пожелал. Я без претензий устроился в его девичьей постельке и заснул. Просыпаюсь оттого, что меня кто-то за плечо трясет. Ничего не пойму — на дворе еще темень, хоть зрачки вынимай. Протер глаза — смотрю передо мной Бунчуков в куртке и резиновых сапогах. «Пошли, — говорит, — грибы собирать». Ну, как вы все знаете, отказать Бунчукову, если он чего-то всерьез хочет, невозможно, проще отдаться, чем объяснять, почему отдаться не можешь. Я перечить не стал, оделся, и мы пошли. К счастью, идти было недалеко. Вошли в парк, свернули на какую-то тропинку — я спал на ходу, да и вообще у меня куриная слепота — и оказались на симпатичной такой полянке как раз одновременно с рассветом. Бунчуков давай кругами ходить, потом подскакивает ко мне и говорит: «Здесь! Ищи, Вадим, ищи!» Ну, я человек добросовестный, иду, качаюсь, как былинка, но раз обещал — ищу, а там языки тумана между деревьев тянутся, белые такие, противные...