Очень мелкий бес

— Да, их было двенадцать... — сказал Каляев, когда Пшердчжковский угомонился и все выпили за здоровье Бунчукова, а потом послали вдогонку за первой вторую и — потому что Бог един в трех лицах — третью, а затем и четвертую — потому что изба стоит на четырех углах. — Вы знаете, братцы, я сегодня заходил к Секстанту, и он самым пошлым образом сбежал от меня. Представьте, Секстант закрыл лифт перед моим носом, а потом улизнул так технично, что все были уверены, будто он сидит у себя в кабинете. Вот комедия, прозовцы вообразили, что его хватил кондратий, и снесли дверь. Одно утешает — что я принял в этом непосредственное участие. Если бы вы видели, какой срач у него в кабинете, всюду пена засохшая какая-то!..

Людочка, которая прислушалась к этому разговору с опозданием, ибо не сразу сообразила, что Секстант — это и есть президент «Прозы» Виктор Васильевич Игоряинов, не вытерпела и сочла нужным вмешаться:

—  Неправда,  у  Виктора  Васильевича  всегда  порядок...  А  сегодня...  сегодня  день необычный...

Но вообще-то не ощущала она уже никакой необычности, а только усталость и разочарование. Каляев бросил ее на произвол судьбы и вел себя так, будто специально стремился разрушить образ, созданный воображением Людочки; кроме того, в происходящем у Бунчукова не было и намека на посвящение в некие тайны, на что надеялась Людочка, а шла рядовая пьянка.

— Пена? — вскинул брови Бунчуков.

—  Всюду! Толстый слой засохшей пены! Как в бане, если внезапно и надолго отключить воду, — подтвердил Каляев.

— Секстанту вода не поможет. Его разве что ацетоном, и все равно черного кобеля не отмоешь добела, — сказал Панургов.

—  Да как вы можете! — взорвалась Людочка. — Виктор Васильевич в больнице, ему очень плохо...

— Как в больнице? — изумился Каляев.

— А вы не знаете как?— вопросом на вопрос ответила Людочка.

— А что, можно подумать — знаю?

Повисла неловкая пауза. Бунчуков разлил, и все молча выпили.

— Ну что же все-таки стряслось с досточтимым Виктором Васильевичем? — спросил Портулак.

— Он сошел с ума! — сказала Людочка и выразительно посмотрела на Каляева. —

И сейчас находится в психушке.

Панургов ударил себя по ляжкам и засмеялся.

— Шикарный поворот! — восхищенно прошептала Кирбятьева, и всем стало ясно, что помешавшийся президент «Прозы* неминуемо будет отражен в следующем ее детективе.

Бунчуков снова разлил.

— Давайте, ребята, выпьем, знаете за что... — сказал Каляев. — Нас было двенадцать. И я хочу выпить за каждого. За тебя, Бунчуков! Мне, если не кривить душой, наплевать, что ты теперь лауреат, — не в лауреатстве дело, а... в отсутствии предательства, в том, что ты дела своего не предал. И за тебя, Вадим! Пусть даже ты теперь пишешь никудышные стихи, а не хорошую прозу, как раньше. Главное, что в них есть душа. И за тебя Эдик! И за Игоряинова — не сегодняшнего, а того, что мы помним...

— Ну, тогда не чокаясь, — вставил Панургов. — Вечная память!

— И за Женю Причаликова, пусть ему икнется в Израиле. И за Игоря Попова, который в Америке. Не знаю, чем они оба занимаются. И за остальных ребят — у Феди Буркинаева книжка вышла, и Прохоренков в своем альманахе при деле. Пишут ли Максимов, Верушин и Капля, не знаю, но это неважно. Давайте выпьем за нас, какие мы были тогда... Прошу простить: что-то не очень складно у меня сегодня получается...

— Да, старик, что-то ты рассиропился, — сказал Панургов. — Возьми себя в руки, хрен-перец. А рефлексию свою засунь куда-нибудь подальше. Куда-нибудь в то место, о котором гусары должны молчать.

—  Сегодня магнитная буря, — сказал Мухин. — Я тоже с утра еле ноги волоку, пухнут почему-то...

— Главное, чтобы не пахли, — заметил Бунчуков. — Ну, ладно, за сказанное. Хотя я категорически не согласен с оценкой поэтического творчества Пушкина наших дней Вадима Портулака, а также с тем, что тебе, Дрюша, наплевать на меня. Прозит!

Все выпили.

— А запах от ног советуют отбивать лаврушкой, — продолжил Бунчуков. — Я тебе, Иван, подарю свой лауреатский лавровый венок. Положишь в каждый валенок по листику... Я понимаю, что ты человек небедный и валенок у тебя немало, но и венок у меня велик...

— А я могу рассказать про Игоря Попова, — сказал Виташа. — Правда, ничего отрадного. Он в Нью-Йорке в какой-то паршивой газетенке работал, а потом исчез. Об этом перед самым моим отлетом в «Новом русском слове» писали. Когда я прочитал, подумал, что надо будет не забыть вам рассказать, и все равно забыл.

— Как исчез? — спросили в голос Бунчуков и Портулак.

— В прямом смысле. Какая-то странная история. Редакция газеты на последнем этаже двадцати двухэтажного дома, выше — зимний сад. Он поднялся в сад, а обратно не спустился. Пропал! Лифты до сада не доходят, а лестниц там две, и по ним он будто бы не спускался. Исчез, словно растворился.

— Телепортация, — сказал Мухин.

Людочка навострила ушки.

— Тебе и карты в руки, — сказал Мухину Бунчуков.

Мухин достал записную книжку.

— Надо будет вставить вашего знакомого в «Энциклопедию паранормальных чудес». Как точно его фамилия-имя-отчество?