Вокруг всего этого и вертелись мысли Каляева, когда он ехал в лифте, а потом искал, по указанию вахтера, в лабиринтах здания коменданта. Каморку коменданта, а точнее комендантши, ибо это оказалась молодая женщина в мини-юбке и полупрозрачной блузке, он в конце концов нашел, но тут выяснилось, что слесарь уже неделю в запое и когда выйдет из него — неизвестно.
— Что же делать? — растерянно сказал Каляев.
— Не запираться, если знаешь, что тебя кондрашка может хватить. Что, вовсе никаких признаков жизни не подает?
Каляев развел руками.
— Ладно, что-нибудь соображу, — пообещала комендантша.
— И на том спасибо! — Каляев направился к лифту.
На седьмом этаже в коридоре, куда выходили комнаты, арендуемые «Прозой», тол пилось уже человек десять. Несколько голосов доносилось из предбанника перед кабинетом Игоряинова, и среди них выделялся раздраженный баритон Любимова:
— Скажите, Люда, — говорил Любимов, бодая воздух головой, украшенной бородкой в пепельно-серых завитках. — Вы точно никуда не отлучались после того, как Виктор Васильевич вошел в кабинет?
— Ну сколько же можно! — не менее раздраженно отвечала Людочка; в другой момент она бы уже пустила слезу, чтобы отделаться от назойливого директора, но происшествие с Игоряиновым выбило ее из привычной колеи. — Конечно же, никуда! Я разбирала почту, когда Виктор Васильевич прошел к себе, и продолжала ее разбирать, пока не вошла Вера Павловна...
— Когда я вошла, — уточнила Вера Павловна, — вы не разбирали почту, а стояли возле стула, на котором сидел молодой человек... Кстати, где он?
— Молодой человек? Как интересно! — саркастически сказал Любимов. — Неудивительно, что вы не заметили, как ушел Игоряинов.
От такой несправедливости из глаз Людочки брызнули неподдельные слезы.
— Так он же Игоряинова ждал! — выкрикнула она. — Виктор Васильевич, прежде... прежде чем закрыться, сказал, что к нему должен прийти... как его... Каляев!.. И пусть подождет... Вот он и сидел. И мы вместе стучали и кричали!..
— Каляев? Андрей Каляев? — сказал Любимов, еще больше распаляясь от Людочкиных слез. — Ах, так тут у вас был Каляев?!
— Да, Каляев! — с вызовом отвечала Людочка, прямо-таки физически ощущая не доброе отношение Любимова к Каляеву и оттого проникаясь к Каляеву симпатией. — Между прочим, очень приятный человек.
Эти слова, сказанные Людочкой в порядке самозащиты, в этаком бездумном фрондерском порыве, окончательно вывели Любимова из себя.
— Вот он, этот ваш приятный человек! — Любимов схватил опрометчиво оставленное Людочкой на столе «Пиршество страсти». — Вот он, этот ваш приятный Каляев.
Присутствующие проследили, куда указывает палец Любимова, и прочитали на титульном листе: «Перевод А. Н. Каляева», а Людочка еще и отметила про себя необязательные слова «этот ваш», вспомнив, что Каляев все время употреблял их, говоря об Игоряинове.
— И вот еще этот ваш Каляев! — Любимов яростно пролистал книжку и ткнул в последнюю страницу, где среди выходных данных значилось: «Редактор А Н. Каляев». — Но самое занятное не это, Людочка моя дорогая! — Любимов сделал жест, подобный тому, каким патриции, сидящие на трибуне Колизея, обрекали на смерть проигравшего схватку гладиатора. — Самое занятное то, что ваш приятный Каляев никакой не редактор и не переводчик, он автор этого паскудства. Его разве что Счастьин по части литературного эксгибиционизма переплюнул. Дик Стаффорд — он же Андрей Каляев.
— Личной персоной! — сказал, поклонившись, Каляев, который на протяжении монолога Любимова стоял в дверях.
Учитывая, что литературные вкусы Олега Мартыновича и Людочки расходились кардинально, лучшей рекомендации Каляеву сделать было невозможно. Людочка подозревала, что именно телепатические и прочие экстрасенсорные способности Каляева виноваты в тишине, наступившей в кабинете Игоряинова, и не сказала до сих пор об этом лишь потому, что опасалась насмешек Любимова, — так вот Людочка решила ни под каким соусом не выдавать Каляева.
— Полюбуйтесь! — сказал Любимов, окидывая Каляева взглядом; и хотя трудно было понять, на чем конкретно Олег Мартынович пытается заострить всеобщее внимание, Каляев стушевался.
— А дверь так и не открыли? — спросил он тихо, словно понимая, что сущей безделицей отрывает людей от важного занятия.
— В самом деле! — сказал Любимов и метнул «Пиршество страсти» через всю комнату в урну. — Люда, пошлите кого-нибудь за слесарем!
— Так его и посылали! — сказала Вера Павловна, указывая на Каляева.
— Ну и где же результат? — поинтересовался Любимов.
Каляев промолчал. Как-то и впрямь глупо вышло, что он проходил с полчаса и вернулся ни с чем, в то время как с Витей Игоряиновым там, за дверью, что-то случилось, и, возможно, все решают минуты.
— Попробуем сломать дверь, — сказал он и поднял с пола спинку от стула, намереваясь, непонятно как, использовать ее в качестве слесарного инструмента.
— Нет уж, давайте я! — Любимов потянул спинку к себе.