Очень мелкий бес

Когда я разделся, кастелянша забрала мою верхнюю одежду, и мне вручили пакет, в котором находился хороший костюм, штиблеты и рубашка, а также отдельные брюки, фуфайка и тапочки на меху. В моей жизни никогда раньше не было настоящего костюма. Лейтенант сказал мне надеть костюм. Я повиновался, после чего он указал на дверь. Но не на ту дверь, через которую ввел меня, а на другую, в противоположной стене. Я прошел в следующее помещение, где пожилой человек в штатском опять попросил меня предъявить документы.

Я  растерялся,  потому  что  понял,  что  забыл  их  в  гимнастерке,  и  попытался  вернуться в комнату, где переодевался, но она уже была заперта с той стороны.

—  Вот так-то, товарищ Бородавин, — сказал этот человек, — никогда не надо терять бдительность. Вот ваши документы.

Он протянул мне документы. Я открыл их и увидел свою фотографию, но фамилия была Чупрынин, а имя имя-отчество Александр Ноевич.

— Это не моя фамилия, — сказал я.

— Теперь ваша! — сказал пожилой человек и указал мне пройти в следующую комнату.

Больше этого человека я не видел. Уже когда мы находились в тылу фашистов, в минуту откровения тов. Бескаравайных сообщил, что он оказался предателем, утром следующего же дня его арестовали и расстреляли. В связи с этим документы на Чупрынина у меня позже отобрали, и с целью запутать врага нам выдали новые документы, но уже с нашими прежними фамилиями.

В следующей комнате я встретился с моими будущими соратниками по оружию и боевым делам. Находился там и тов. Бескаравайных, который приветствовал меня как старого знакомого. Он познакомил меня с бывшими в комнате людьми, потом провел меня в столовую, где меня накормили ужином — перловой кашей со свининой, чаем с сахаром и хлебом (хлеб был черный, но зато без счета!), а затем проводил в комнату, где стояло шесть коек. Пять из них уже были заняты теми, с кем меня знакомил тов. Бескаравайных. Он указал мне на свободную койку возле окна и сказал:

— Отдыхайте, товарищ Чупрынин. Завтра вам придется включиться в учебу. Подъем в шесть ноль-ноль, — и обратился ко всем лежащим: — Спокойной ночи, товарищи! Через три минуты гасим свет.

— Спокойной ночи, товарищ Бескаравайных! —ответили лежащие.

Я разделся и лег. У меня была мысль, когда погасят свет, расспросить кое о чем соседа справа, чье лицо заслуживало доверия. Но свет еще не погас, а я уже заснул. Впервые за полтора месяца я заснул не под грохот орудий или стук колес, а спал раз­ детым и на простынях...»

...В дверь постучали.

— Секундочку! — крикнул Олег Мартынович, думая, что это Майзель, придал лицу беспечное выражение, свидетельствующее о том, сколь малое значение он придает беспочвенным обвинениям, и пошел открывать.

Но  за  дверью  оказалась  Изабелла  Константиновна.  Любимов,  хотя  и  считал  Изабеллу Константиновну отпетой дурой, сам когда-то пригласил ее работать в издательство. Паблик Рилейшнз была школьной подругой его жены Жанны Петровны и даже свидетельницей на свадьбе Жанны Петровны и Олега Мартыновича, а жена — единственным человеком, просьбы которого грозный директор «Прозы» выполнял без рассуждений. Вот уже три года Олег Мартынович расплачивался за свою мягкотелость. Паблик Рилейшнз, чуждая субординации, запросто входила к нему в кабинет и в присутствии сотрудников называла его уменьшительным именем Олежек. Будучи в на­строении, Олег Мартынович над этим посмеивался, но в иные моменты с трудом удерживался, чтобы не сказать Изабелле Константиновне какую-нибудь гадость.

—   Олежек,  мы  все  возмущены  свалившимися  на  тебя  инсинуациями,  —  сказала Паблик Рилейшнз, переступая порог. —. У меня есть версия!

—  Хм...  —  неопределенно  отреагировал  Любимов,  несколько  сомневаясь  в  том, могут ли инсинуации сваливаться.

— Версия! — воодушевленно продолжила Паблик Рилейшнз, бюстом вдавливая директора в кабинет. — Я знаю, кто убил Виктора Васильевича. Сделать это мог лишь один человек — этот... который сочиняет любовные романы. Он и Люда... Он втянул нашу Людочку, уговорил наивную девочку — ну, ты понимаешь, Олежек, он влюбил в себя девчонку и втянул... Они выкинули Виктора Васильевича в окно, а их сообщники увезли его на машине. То есть уже не его, а его труп... Это точно — там никого больше было! А этот сочинитель...

— Каляев его фамилия, — сказал Любимов.