Очень недолгая сенсация

Дженни раньше никогда не ночевала под открытым небом, но имела об этом довольно полное представление. Леди Барбара бежала от заключения ненавистного брака, переодевшись в мужской костюм, и много ночей провела в стогах сена; то же самое Нэд Треджеллис, который бежал от заключения в тюрьму, переодевшись в женское платье. Оба они восторженно отзывались о своем опыте. «Клянусь небом, — говаривал юный Треджеллис, — я просто заболеваю, когда мне снова приходится ночевать в четырех стенах»; а леди Барбара (при совершенно других обстоятельствах) заявляла: «Когда я не могу провести ночь под небесным балдахином, клянусь, я не ложусь спать вовсе». В таком случае хорошо бы им было пожениться, но, к сожалению, они были из разных книг. Дженни до двух не давал заснуть козодой, а в четыре ее разбудила навозная муха, так что она не ощутила особого восторга. Задолго до того, как фермер надумал встать, она уже спустилась со своего стога, чувствуя себя невыспавшейся, и сказала себе, что к таким вещам, очевидно, придется привыкать.

И все-таки она это сделала. Она спала под открытым небом — одна-одинешенька. Много ли девушек могут сказать это о себе? И вот она снова на берегу своей речки, она начинает новый день. Несмотря на то что все тело щекотала и колола сенная труха, она ощущала уверенность в себе, и это ее поддерживало. Она совершила потрясающий поступок.

Выкупаться? Ей не избавиться от этих травинок, если она не выкупается. Тут есть маленькая бухточка, где берега круто спадают вниз к песчаному дну. Никто не встает так рано, поблизости никого нет. Стоит ли? Она огляделась вокруг. Никого не было. Она слезла вниз, сняла рюкзак, ботинки и платье, приготовила полотенце. Теперь она была в пижаме, в пижамах часто ходят. Она умылась. Пора. Она влезла на берег и еще раз огляделась. Все спокойно. Снова вниз. Раз, два, три — ух!.. Она лежала на спине, вода катилась вокруг нее и поверх нее, солнце светило сквозь ольховые ветви, птицы пели — клянусь небом, я просто заболеваю, когда мне снова приходится купаться в фарфоровой ванне.

Она лежала так, радуясь тому, что это она, настоящая Дженни, которая сумела ускользнуть от мисс Уинделл и от всего мира. Но было прохладно. Она позволила воде накрыть ее с головой, села, глотая ртом воздух и вылезла. Быстро вытерлась и оделась. Уселась на солнышке, весело грызя шоколад. Теперь ей было хорошо и внутри, и снаружи, и она была готова ко всему. Гусар, разве не весело? Разве я не стала другой? Вскоре она уже шагала вперед, подумывая о завтраке.

До обычного времени завтрака оставался еще час, когда она встретила Художника.

«Ой! — сказала себе Дженни. — Тут кто-то пишет этюд».

Она собиралась пройти мимо, быть может, поздороваться, но он заговорил с ней, и его голос оказался приятнее, чем у Бродяги.

Он сказал, не поворачиваясь к ней:

— Вы, случайно, не натурщица?

— Боюсь, что нет, — ответила Дженни и на минутку остановилась.

— Ох, какая жалость.

— Вам нужна натурщица? — спросила Дженни, ей вдруг пришла в голову мысль.

— Ну, в общем, да.

— Зачем? То есть для чего? — Она должна в ближайшее время каким-то образом заработать.

— Для водяной нимфы или русалки. Вы не против стать водяной нимфой или русалкой? Другими словами, наядой?

— Что на них надето?

— Ничего, — ответил Художник.

— Тогда, боюсь, я не смогу, — неохотно отказалась Дженни.

— Так и думал, что вы не сможете.

— А натурщица смогла бы вам позировать?

— Наверное. Если бы я хорошо ее попросил.

— Забавно, — задумчиво пробормотала Дженни. А затем объяснила: — То, что к этому привыкают.

— Верно. И натурщица, и художник.

— Как забавно.

— Но если посмотреть с другой точки зрения, забавна именно одежда.

— Да, это зависит от того, как смотреть.

— Именно это, — сказал Художник, — я и имел в виду.

Дженни немного помолчала, затем спросила:

— Я бы, наверное, смогла, правда?

— Нет, — ответил Художник, — наверное, нет.

— Тем не менее под открытым небом все кажется другим. Я хочу сказать, если я спрошу: «Вы женитесь на мне?», а вы ответите «Думаю, что нет», это вполне нормальный вопрос, и вполне правильно ответить «нет», раз вы не собираетесь этого делать.

— Именно так.

— Мне очень жаль. Вы не против, если я посижу и понаблюдаю за вами?

— Нисколько. Вы разбираетесь в живописи?

— Боюсь, что нет.

— Это хорошо.

Он продолжал писать, а Дженни наблюдала за ним.

— Существует много такого, о чем ничего не знаешь.

— Практически обо всем.

— Вы живете поблизости?

Он показал кистью куда-то за плечо.

— Я живу там, на ферме. В одной-двух милях отсюда.

— Ой! Удивительно!

— Почему?

— Я спала в их стоге прошлую ночь. Как вы думаете, они не рассердятся?

— Уверен, они были бы в восторге, если бы узнали об этом.

— Надеюсь, они не будут сердиться.

Художник, уныло переводя взгляд с холста на речку и обратно, спросил:

— Именно так вы и живете?

— Что вы имеете в виду?

— В стогах сена.

— О нет, я путешествую, — гордо ответила Дженни.

— Как это делается? Мне всегда хотелось узнать.

— Ну, ты идешь с рюкзаком…

— То есть то, что мы называем «ходить пешком»?

— Ну да. И спишь в стоге сена и все…