Очень осенняя книга года Белой Металлической Крысы

Да еще и на экзамене по огневой подготовке на возмущенный отсутствием у студента Циоса знаний вопрос подполковника Сиверскова, не пацифист ли он, Циос сгоряча автоматически ответил: «Да, я пацифист!» Лучше б он сказал, что тот пид-рас… Легче бы перенес подполковник. «Два» он Толику вкатил тут же. А на кону был, между прочим, венгерский стройотряд, и паспорта заграничные уже выписали. Так что, как автор в качестве рационализации – «рацухи» – мишени из многослойной фанеры для кафедры пилил и красил их в цвет хаки, как за портфель водки капитану Шурову, дай ему Б-г здоровья, друзьям оценки у него ставил и у Циоса вместо двойки пятерка образовалась – отдельная тема. А как автор его паспорт вырывал у гада Кучеряева, младшего из двоих Кучеряевых на кафедре, секретаря факультетского бюро, об этом надо рассказывать особо. Свой шанс на партбилет тогда похоронил – и очень правильно сделал.

Ну – это был Циос. А Володю Ильницкого, одного из двух украинцев из нашей МО-75—1, отличавшегося классическими, роскошными усами, по каковой причине он носил сразу две клички: «Усатый» и, чтобы уж точно его ни с кем не спутать, «Усатый хохол», добряка, отслужившего свое в армии, который вроде на этом основании должен был стать любимцем кафедры, гоняли… за усы. Поскольку кому-то из господ офицеров почудилось, что раз они заходят аж на подбородок, как у классического запорожца, то это уже и не усы вовсе, а полуборода. Ильницкому приказали все, что ниже линии губ, сбрить. Он, с некоторым изумлением, объяснил, что это предмет его национальной гордости, а если он половину их сбреет, то это уже будет не предмет гордости. Как минимум его. Скандал был… Но не сбрил.

Другого нашего украинца, Володю Олейника, по кличке «Большой хохол», бывшего десантного старшину, который службу понимал лучше большей части офицеров, очень хотел загнать на гауптвахту после лагерей, недели на две, тогдашний начальник военной кафедры полковник Мамаев, пьяница и скотина редкостная. Сынок его, которого он на кафедру пристроил лаборантом, был картежником и наркоманом, а сам Мамаев любил рассказывать, как он в Чехословакии в 68-м местных жителей танком давил. Хотелось верить, что врет, но он с таким удовольствием про это рассказывал и так это смаковал…

Так вот, Олейнику нашему, который в лагерях одной из трех рот курса командовал, Мамаев в лагерях как-то начал мозг вынимать, и вынимал долго. Нес какую-то ахинею. Тот его слушал, слушал… Очень спокойный был, как все сильные люди. А когда тот, запыхавшись, замолчал, пытаясь набрать воздуха и начать нудить снова, спросил: «Товарищ полковник, разрешите обратиться?» И, не давая Мамаеву ответить, сообщил: «Товарищ полковник, идите на х-й, пожалуйста». Развернулся и пошел. Тот ему что-то пытался вслед кричать, но очень уж ему брызгавшая изо рта слюна мешала. А догонять Олейника, кулаки у которого были размером с полковничью голову, он не рискнул. И правильно сделал. Так бы ему врезали…

Ну – это с украинцами. А были ведь и евреи – настоящие. Друга Сахно, Сашу Иоффе из Запорожья, сильно невзлюбил подполковник Чирской. И таки ровно за то, что тот был стопроцентный еврей. При этом знал тот все, выправка у него была отличная – папа у него, Израиль Матвеевич, воевал, и в серьезных войсках, но вот отчество… Плюс курчавые волосы и немного выпуклые глаза… Плюс неистребимая картавость… Гонял как собаку, раз за разом валил и принципиально запарывал на пересдачах, пока в один из дней не подменил его любимец студентов, добряк и умница майор Цельман. Который в свое время принципиально взял фамилию отца, хотя по маме мог спокойно числиться русским, и этот факт ему продвижение по службе изрядно тормозил. Поставил он Иоффику давно им заслуженную положительную оценку и отправил побыстрее с глаз долой, пока Чирс не вернулся. Ездил Цельман, к слову, на «Жигулях», которые языкастые студенты прозвали БМЦ – «Боевая машина Цельмана», одной из двух машин на кафедре, имевших имя собственное.

Второй такой тачкой была БМБ – «Боевая машина Ботяна». Точнее, подполковника Ботяна, отличавшегося зычным голосом, неукротимо свирепым нравом и кирпично-красной брыластой физиономией, над которой студенты втайне посмеивались, подозревая, что причина ее – непрерывное пьянство. А потом перестали, узнав, что это нервная экзема, после того как дочка у него погибла. Столкнули в давке девочку под электричку… Так подполковника жалко стало! Ну, знамо дело, был на кафедре до Мамаева полковник Иванов – и. о. ее начальника, целый год, пока на пенсию не ушел. Добрейшей души человек, бывший школьный учитель, которого как на фронт призвали, так он в армии и остался. Прошел он всю войну. Детей, судя по всему, очень любил и студентов считал такими же детьми, в чем был не так уж далек от истины. Так что, обращаясь к ним, говорил: «Воин!» – и расплывался в добрейшей улыбке. А потом уже очень вежливо объяснял, в чем именно «воин» накосячил. Было очень стыдно, страшно не хотелось его расстраивать…