Очень смертельное оружие

– Попробуй бубур-айям, – предложил Стив, указывая на пиалу с желтоватым рисом и кусочками жаренной курицы.

– Напоминает плов, – заметила я.

– Только видом. Особые специи придают бубур-айяму совершенно неповторимый вкус. – Взяв пиалу со стола, Стив протянул ее мне. – Подожди меня, я сейчас вернусь.

Я не успела спросить, куда он собирается, как Стив уже исчез. С пиалой в руках я отошла от стола, пытаясь сообразить, что за дела у него могут быть в Батубулане.

Я обнаружила Иродиадиса около ворот. Стив беседовал со смуглым коренастым мужчиной. Балиец жестом пригласил его последовать за собой, и оба скрылись за дверью одного из строений кампунга.

С трудом подавив порыв проследить за Шакалом, я все же решила обуздать свое любопытство и с некоторым сожалением вернулась к столу. Все. Хватит с меня. Больше никакой слежки, никаких приключений. Я это твердо решила.

Стив вернулся минут через пятнадцать.

– Куда ты ходил? – невежливо поинтересовалась я.

Иродиадис усмехнулся:

– Ты же видела.

– Это получилось случайно. Я просто гуляла.

– Кто бы спорил?..

Стив явно насмехался надо мной.

– Что это за человек, с которым ты разговаривал?

– Отец девочки.

– Я так и подумала. Он как-то не вписывается в праздничную толпу. Любопытный типаж. Он не похож на остальных. В нем есть что-то дьявольское. Какое-то скрытое безумие. Может быть, он производит такое впечатление из-за того, что он очень расстроен из-за смерти дочери, хотя мне он показался не столько расстроенным, сколько зловещим.

– И после этого ты жалуешься на близорукость? Ты ведь была далеко от нас.

– Вряд ли я определила это по выражению его лица. Скорее это было чувство. Когда я впервые встречаю человека, у меня часто возникает особое чувство, связанное с ним, примерно как у собаки, которая с первого взгляда отличает любителей животных от плохих людей. Возможно, таким образом я компенсирую слабое зрение, как слепые восполняют свой дефект сверхразвитыми слухом и обонянием. В большинстве случаев это чувство слабо выражено, но иногда оно бывает очень сильным, как сигнал тревоги. От этого балийца исходит ощущение скрытой опасности.

Стив с любопытством посмотрел на меня.

– А какое чувство ты испытала, когда встретила меня?

– Точно не помню. Обычно я не фиксируюсь на таких вещах, если, конечно, не чувствую чего-то особенного. С тобой ощущение было достаточно нейтральным. В любом случае ты не казался мне таким опасным, как этот балиец.

– Насчет отца девочки ты попала в точку. Луксаман родился на Бали в семье колдуна. С двухлетнего возраста он обучался ритуальным боевым танцам, а в десять лет он исчез из деревни. Родственники считали его погибшим, но, неожиданно для всех, через восемнадцать лет он вернулся в деревню. Луксаман не любил говорить об этом периоде своей жизни. Похоже, его похитили по приказу главы крупной мафиозной группировки. Некоторое время он жил на Суматре, обучаясь одной из разновидностей стиля минангкабау, базирующейся на создании особых состояний аффектированного и неаффектированного боевого транса.

– Боевого транса? Ты имеешь в виду пупутан? – заинтересовалась я. – Транс, который использовали воины раджи Бадунга в борьбе с голландскими завоевателями? В свое время я писала о психотехниках, предназначенных для входа в боевой транс, и даже испробовала их на себе. Потрясающая штука. Почище любого наркотика. Как ты думаешь, я могу попросить Луксамана рассказать мне об индонезийском трансе?

– На твоем месте я бы этого не делал, – покачал головой Стив. – Боевой транс минангкабау слишком опасен. Пупутан обратим и контролируем. Это его преимущество и в то же время недостаток. Транс Луксамана скорее напоминает амок.

– Но ведь амок считается необратимым и неконтролируемым, – удивилась я. – Бойцы, вошедшие в амок, как правило, умирают. Известны лишь редчайшие случаи, когда с помощью колдуна воина удавалось вернуть к реальности. Но рано или поздно у таких людей вновь повторялись приступы амока, и они начинали крушить все вокруг и убивать всех без разбора, пока их самих не приканчивали, как бешеного зверя.

– Пару лет назад в Батубулане взбесился буйвол, – сказал Иродиадис. – Он вырвался из-за загородки и стал преследовать людей. Сурьяди впал в амок почти мгновенно. Он бросился на буйвола и свалил его ударом кулака в лоб. Затем он разорвал животному пасть и принялся руками раздирать его шкуру и мясо, пока не добрался до сердца. Люди в страхе убегали и прятались, понимая, что вслед за буйволом настанет их черед. Проглотив сердце, Луксаман начал голыми руками крушить строения. Лишь через полтора часа, когда запал иссяк, он упал на землю и заснул. Крестьяне связали его, боясь, что безумие стало необратимым. Но Сурьяди проснулся в своем обычном состоянии. Ходят слухи, что во сне он говорил о том, что уничтожил людей, похитивших его.

– Отличный сюжет для гонконгского боевика, – оценила я. – И ты после этого утверждаешь, что на Бали живут миролюбивые и спокойные люди?