Очень странная история

Осуждение и «казнь» Жанны д’Арк не помогли англичанам. Французы уже получили своего короля, и главное, стало понятно: англичан можно бить. А «смерть» Жанны ещё больше распалила ненависть к оккупантам, их теперь рвали чуть не зубами. Англичане поняли, что совершили глупость, сотворив из Жанны мученицу, с её именем на устах в бой шли теперь все французы: и дворяне, и простолюдины.

И тогда… Они выпустили Жанну на свободу, правильно рассчитав, какое смятение это вызовет в рядах защитников. Одно дело святой образ, а другое — живой человек из мяса и костей, не погибший, как считалось, за Бога и Родину, и не горевший в костре с мученическим крестом в руках.

В это время случилось событие огромной важности — Аррасский мирный договор⁶⁸ положил конец разладу между Францией и Бургундией. Страны заключили союз против англичан. У всех было приподнятое настроение, а тут такая новость: Жанна жива!

Нужно сказать: тогда многие из нас неправильно восприняли, что произошло. Надо было потихоньку Жанну спрятать и оставить народу символ. Но все так обрадовались, когда узнали, что она в Лотарингии, в Меце⁶⁹… Первыми туда устремились братья д’Арк, потом испросили у капитана отпуска мы с Бертраном, за нами примчался д’Олон, ему тогда в 30-м удалось бежать от бургундов. Приехали в Мец и брат Жан. К концу 36-го мы были снова вместе.

Боже, какое это было счастье! Правда, радость омрачало отсутствие некоторых наших товарищей. С нами не было наших мальчишек герольдов, они погибли в Руане, не было и верного пажа Луи, его убили при попытке первого штурма Парижа в 30-м. Но всё равно — мы были опять вместе! Собрав отряд, Жанна предстала перед королём, она снова была готова стать флагом нации. И, да, она, конечно же, снова видела сны!

В январе 37-го Карл дал аудиенцию Жанне. В качестве бессменных телохранителей и друзей на встрече присутствовали и мы с Бертраном. Король тепло принял Жанну. Обнял, называл сестрой, предложил разделить трапезу. За столом случился разговор, смысл которого сводился к тому, что, несмотря на горячее желание Жанны продолжить борьбу, его величество не мог позволить ей этого.

«Мой король! — помню, отчаянно умоляла Жанна, — наш отряд, все мы полны сил… Готовы гнать эту сволочь за Пролив⁷⁰, почему мы не можем внести посильный вклад в освобождении Франции?»

«Пойми, — отвечал ей король, — тебе нельзя воскресать! Ты не Иисус Христос, тебе это непозволительно. Кроме того, англичане сделали ещё один ход: теперь появилась некая Клод дез Армуаз, сбежавшая от мужа и объявившая себя Орлеанской Девой. Рано или поздно её поймают, образумят, она отречётся от имени… и отправится назад к мужу. А с тобой что делать? Ты — флаг! Ты — символ! Тебя вообще нельзя показывать людям. Плохо то, что тебя и так видело слишком много народа, это уже может внести смуту в головы французов!»

«А что ты прикажешь делать им?» — кивнув в нашу с Бертраном сторону, вопрошала Жанна.

«Им? Тебе надо исчезнуть! Желательно навсегда! А парни пусть тебя охраняют», — отвечал король.

«Ты не можешь мне запретить драться с англичанами! Ты знаешь, я не меньше твоего сделала для Победы!» — Жанна готова была расплакаться.

«Знаю, — соглашался король, — а потому даже не смей появляться на людях!»

«Но Шарль! — уже почти кричала Жанна, — мы крутые парни, если ты не можешь нас оставить здесь, зашли нас куда-нибудь!»

«Куда? — изумился король, а потом с усмешкой добавил: — Разве что освобождать „папашу“».

«Папашей» его величество называл герцога Орлеанского, тот после битвы под Азенкуром оказался в плену и уже к тому времени двадцать два года сидел в Лондонском Тауре.

— Я помню эту историю, — закивала мать-настоятельница.

— И как только король произнёс фразу про «освобождать папашу», над столом повисло молчание. А потом они заговорили разом. Всё складывалось, по их общему мнению, как нельзя лучше. И Жанну убирали с материка (кто бы её стал искать в Англии!), и она могла продолжить борьбу против захватчиков. А ещё она тогда пошутила: «Опять освобождать Орлеан». На том и порешили.

Жан допил вино.