Очень страшно и немного стыдно

Впервые я увидела Рика у них дома. Был канун Рождества, и Тильда пригласила гостей. Я помню, как сидела в кресле напротив входа, оттуда хорошо просматривался коридор и лестница, из его кабинета. Помню, как увидела его ноги. Длинные сухие ноги, переступали со ступени на ступень, словно их хозяин никак не мог решить, хочет ли он видеть всех этих людей внизу или нет. У входа в гостиную остановился и уставился на меня. Потом скривил такую болезненную гримасу, будто ему в спину ткнули чем-то острым.

Однажды в церкви на Рождество ему стало плохо, и он пошатнулся в поисках стула, я схватила его за руку и попросила мужчину рядом помочь, а когда Рик пришел в себя, он выдернул с силой свою руку и процедил: “Как это все невыносимо”. С тех пор я его боялась и, как только ловила на себе его взгляд, старалась отвернуться.

До дома ехали, открыв крышу красного “фольксвагена” Тильды – скорость путала волосы, фразы улетали назад, было весело и щекотно от сильного ветра. Когда въезжали в ворота дома, Рик вышел на крыльцо, и мое хорошее настроение вмиг испарилось. Это был долговязый, неулыбчивый дядька, с безжизненной кожей в тонкой сетке морщин. Он зачесывал назад редкие волосы, кривил одну сторону рта, когда с чем-то не соглашался, и не снимал с лица брезгливую маску. Было страшно попадаться ему на глаза. Я старалась его избегать и в душе не одобряла выбор Тильды.

Вот и сейчас Рик стоял на крыльце с таким видом, будто меня вызвали к директору школы – и совсем не собираются хвалить. Мы тут же перестали смеяться. Тильда помахала мужу и пошла закрывать ворота, а я подошла к Рику и, стараясь улыбаться, поздоровалась. Потом потянулась поцеловать воздух рядом с его щекой, но он выставил для пожатия свою клешнеобразную руку, на которую я напоролась животом. Дальше он на меня уже не смотрел. Прошел к машине, с досадой выдернул из багажника чемодан и унес в гостевую комнату.

Тильда объявила общий сбор на веранде через полчаса – и я пошла принять душ и переодеться.

Мой чемодан уже лежал на ковре, куда Рик предварительно положил большую пластиковую салфетку, вроде тех что используют для пеленания детей. В комнате было тщательно убрано, на диване в крупную горчичную полоску лежал халат, упакованный, как в магазине, в тонкую бумагу, два полотенца и вместо тапочек – вязаные носки, свернутые в клубок. На ночном столике – бутылка воды, стакан и журнал с последней статьей Тильды.

Через час все сидели на веранде и ели, Тильда рассказывала о своем новом проекте, а Рик медленно жевал, уставившись в тарелку. Шевелились только его нижняя челюсть и чуть-чуть руки, все остальное было абсолютно неподвижным. Слушал он жену или нет, думал он о будущем или что-то вспоминал из прошлого, было абсолютно непонятно. Его лицо не выражало ничего, кроме полнейшей скуки.

Он сидел напротив, и было трудно не видеть эти холодные глаза и опустившиеся с назидательным укором уголки губ. Потом Тильда расспрашивала меня и слушала с таким вниманием и интересом, что было понятно: это ее действительно занимает. В отличие от Рика, в чьем лице так ничего и не поменялось.

Когда обед наконец закончился, Тильда повезла меня в парк Скансен. Рик недовольно запер за нами ворота, и мне стало гораздо легче. За то время, что я ее не видела, Тильда похудела, ямочки на ее щеках стали глубже, но все так же появлялись вместе с улыбкой.

В парке у входа были выстроены большие вольеры для желтоглазых лемуров. День был жарким, и зверьки сидели в тени, как люди. Раскинув лапы, они смешно подставляли животы солнцу. Одна пара была особенно потешной: крупный самец сидел, прислонившись спиной к большому стволу, и лениво похлопывал по бедру самку, которая расположилась у него на коленях. Мы расхохотались, а лемурская пара обернулась и, округлив глаза, уставилась на нас, как на дикарей.

В Скансен из разных уголков Швеции были привезены жилые избы, скобяные лавки, школы, аптеки, всевозможные мастерские – стекольная, механическая, столярная, печатная и пекарня. По дорожкам прогуливались одетые в национальные костюмы люди. На одной поляне мы наткнулись на сидящего на пеньке мальчишку в рубахе позапрошлого века – он чинил корзинку, а рядом сидели две крестьянки с козой. В лавке продавали сувениры – домашнюю утварь и игрушки.

Потом в музее современного искусства мы хохотали на выставке Уорхола над огромной серией его фотопортретов в женских париках, платьях и гриме. Он никогда мне не нравился.

Когда к вечеру, шумные и радостные, мы вернулись домой, Рик опять стоял на крыльце каменным изваянием.