Очередь

Лихвин заметил его смятение и сочувственно проговорил: «Поверь, когда мне впервые пришла мысль о поджоге, я растерялся не меньше тебя, и вид у меня был, если бы кто глянул со стороны, такой же очумелый. Я сразу попытался сбить эту мысль, как искру с одежды. Но истина, особенно такая истина, если уж она явилась, обладает невероятной способностью постоять за себя и подсовывает доводы в свою защиту со всех сторон, куда бы ты от нее ни отвернулся. Великие достоинства пожара открывались мне одно за другим, а все вместе они жгли нестерпимо. Главное я тебе уже объяснил. Добавлю, что пожары в музее не новость, бывали раньше и немало послужили его украшению, как говорит сторожиха. Никакая постройка не может стоять вечно без ремонта и подновления, а поскольку музей противится этому по своей природе, огонь помогает в борьбе с косностью и затхлостью. Сторожихе можно верить, она долго работает, трех смотрителей пережила. По ее рассказам, музей горел и в незапамятные времена, и в ее детстве, но никогда пожар не мог его уничтожить. И впрямь для разрушения таких стен любого огня мало, надо, чтобы земля расселась. Что касается кровли, само небо ударами непогоды велит менять ее хотя бы раз в сто лет. При нашем поджоге, я думаю, выгорит только часть кровли. Пожарные в городе ретивые. Никогда не забуду, как эти герои спасли меня из огня после неудавшейся казни!»

«Ты хочешь выпустить на волю огонь при порывистом ветре, когда нельзя предвидеть границы разрушений, – возразил учетчик. – Как ни искусны и быстры пожарные, очень вероятно, что вместе с запасниками и кровлей будут уничтожены древние экспонаты в музейных залах, а это невосполнимая потеря для истории».