Очередь

«Значит, ты рядом со мной не по своей воле?» – сказал учетчик. «Конечно! – откликнулся из влажной тьмы Богомолец. – Я не могу говорить с тобой от себя, я могу быть только посланным. Когда ты укрылся в музее, я пришел к тебе уведомителем, чтобы довести до тебя позицию авторитетов без права обсуждать ее и делать тебе самостоятельные предложения. Сами уличные авторитеты побоялись лезть на глаза вам с Римой и ввязываться историю, которая непонятно чем обернется. Взявший вас под защиту смотритель музея столь влиятельная фигура, что любой здравомыслящий очередник побоится привлечь его недоброжелательное внимание. Спрятанный в подвале Богомол устроился лучше всех: без всякого риска для себя захотел получить сведения из первых рук, то есть от меня. Уразумел я это, конечно, позже, задним числом. А той ночью он меня огорошил, без объяснений отправил в музей, сказал только: „Оденься поприличнее“. Легко сказать! В такой короткий срок уговорить кого-то в очереди дать костюм напрокат, даже за безбожную плату, немыслимо. Но какой гонец дерзнет огорчить своего авторитета! Пришлось красть, страшно вспомнить, у кого. В шикарном костюме я подбежал к музею, вручил авторитетам пакет от Богомола, а внутри оказались инструкции для уведомителя, то есть для меня же. Вышло как в сказке: гонец несет секретную грамоту с приказом на самого себя. Дальше ты знаешь: все мои уговоры оказались напрасны, из музея вы не вышли. А я еще и по шапке получил от музейки. Вину за провал уговоров взвалили на меня же. Богомол убедил остальных авторитетов, что его совет, как выманить вас из музея, не сработал исключительно потому, что был дан на основании неполных и неточных сведений о происходящем в музее. Получал он их только через меня, следовательно, я чего-то упустил, не донес. Каково!» – «На самом деле ты нас почти уговорил выйти и держался гораздо представительнее своих подельников, трусливо стоявших в сторонке. Это и были господа авторитеты, как я теперь понимаю».

Богомолец с горечью махнул рукой: «Не надо обольщаться на мой счет. Хоть там, хоть здесь я никто! Я губка для впитывания впечатлений от происходящего. Таковы же гонцы других отсутствующих авторитетов, все, кто молча сидит и пишет за столом переговоров. Это сейчас у нас с тобой дружеский, ни к чему не обязывающий треп, лишь бы подольше погреться в бане и заодно помолоть языком, пока можно, – ха-ха! А в процессе официальных переговоров мы, гонцы, лишены права голоса. Тем шире открыты наши глаза и уши, чтобы в точности зафиксировать и передать нашим хозяевам каждое слово, мельчайший нюанс. На основании полученных от нас сведений они передадут на дачу, опять-таки через нас, свое авторитетное мнение, какие шаги следует предпринять в дальнейшем для завершения страшной сказки твоих городских странствий. Кстати, в бане, я тоже выполняю свой долг. Честно предупреждаю, чтобы ты не думал, что я тайком за тобой шпионю. Если бы я заметил у тебя лишнюю перепонку, Богомол узнал бы про это первым, можешь не сомневаться. Всякий гонец предан своему патрону. И право тереть тебе спину я взял с боем. Сегодня после полуночи, когда подул банный ветер, все гонцы, не исключая женщин, готовых ради дела отбросить стыд, спорили, кто будет топить тебе баню. Авторитеты доверили мне: я тебе знаком, я рисковал рядом с тобой в музее, я уводил тебя от погони с риском быть растерзанным очередью заодно с тобой. Впрочем, мои завистники зря ревновали, ничего сверхъестественного я не увидел и не услышал. Я еще в музее догадался, что из тебя не вытянешь слова, не предназначенного для чужих ушей. Зато напарился вволю, отвел душу, в каждой жилке истома, каждой косточке тепло».

«Но отчет о прошедшей ночи, о том, что у меня нет лишней перепонки, тебе придется составить и отнести Богомолу незамедлительно?» – спросил учетчик. «Такая служба». – «А как же отдых после бани?» – «Отдых отменяется, – вздохнул гонец, и важности в его вздохе было больше, чем огорчения, он отклонил занавеску и выглянул через щелку на улицу. – Уже на рассвете, а он наступит скоро, я со всех ног помчусь на Космонавтов с оперативным донесением, и тот же холодный северо-восток, сделавший возможной эту баню, будет продувать меня до костей. А закутайся я после бани, мой же родной авторитет обругает меня толстым увальнем. Затем я буду прыгать у подвального окна, бегать кругами, задирать прохожих, разве что не лаять (ты никогда не замечал, что собаки на морозе греются лаем?), чтобы не заледенеть в ожидании, пока Богомол медленно обдумает мое донесение, ведь полнейшее отсутствие новостей требует, как шутят авторитеты, глубочайшего анализа. Мой хозяин осчастливит меня самим окончанием этого ожидания, когда через цокольное окно выдаст, наконец, пакет дальнейших предложений, и я сломя голову помчусь обратно на дачу, чтобы успеть к началу нового дня переговоров, чтобы всматриваться, вслушиваться, записывать, запоминать. Я буду рад уже тому, что оказался в тепле, но при этом мне придется бдительно следить за собой, чтобы не задремать рядом с натопленной печью».