Очередь

Лариса подумала, что если запись пройдет быстро, то она успеет съездить в магазин, сготовить обед, позвонить в больницу, поспать. К тому времени Станислав уже отключится — и она свободна. Слишком много свобод сваливается. Готова ли?

Какие-то люди во главе с Кириллом гурьбой подошли к машине. В центре этой группы поддерживаемая мужем под руку медленно двигалась девушка из парикмахерской.

— Да вот же они! Конечно, на месте. Не можете найти! На том же месте. Вот они. Лариса Борисовна, вас найти не могут.

— Куда ж мы денемся? А в чем дело?

Но и так было ясно, в чем дело. Ясно! Болит живот. До сей поры терпела, а сейчас мочи нет. А времени от начала болей прошло уже много.

— Лариса Борисовна, извините меня, пожалуйста. Не посмотрите еще раз? Болит живот. Я терпела, терпела — машина ведь. А сейчас сильно болит.

Муж тоже с просительными интонациями заговорил:

— Вы нас извините. Лариса Борисовна, не посмотрите? Нельзя ли еще потерпеть? Один день только.

— Это у вас уже не первый день. — Лариса стала поспешно убирать все с сиденья. — Я вас всех попрошу выкатиться из машины. Создайте кабинет для приема.

— Конечно, конечно, Лариса Борисовна. В залог оставляю вам коньяк.

— Отходим на десять шагов, создаем условия и возвращаемся. — Валерию и вовсе обидно: только что подошел. Он вылез и подал руку Тамаре.

Все удалились.

— Как вас зовут? Забыла в этой суете.

— Нина.

— Ложитесь, Нина, как в тот раз. Что? Боли снова появились?

— Они, наверное, и не проходили, Лариса Борисовна. Я сначала к ним привыкла и думала, что обойдется. Терпимо было.

— Все это время болело?

— Болело, Лариса Борисовна.

— И вы никому не говорили?

— А как же я скажу, Лариса Борисовна? Все пропадет тогда.

И так-то не было сомнений, но когда Лариса посмотрела, все стало еще очевиднее. Безусловно, аппендицит, и, безусловно, уже сильно запущенный. Она стала себя ругать и клясть в душе. «Обязательно надо было настоять. Что значат сомнения, когда думаешь о болезни? Нужно было уговорить и поехать в больницу, сделать хотя бы анализ крови. Спрашивала только, словам верила. Это не просто легкомыслие. Если бы не сумасшедшая необходимость быть постоянно здесь, наверняка бы настояла. Отмахнулась, потому что озабочена была собственными приобретениями. Не по-человечески это. Не по-врачебному! Поверила, что все прошло? Самообман. Лукавство. В больнице бы не поверила. Хотелось, чтоб прошло. Теперь и Нина на грани, и врачей, которым придется с ней заниматься, поставила под удар.

Теперь же это не просто аппендицит. Теперь это… Теперь только самой надо оперировать. Никого подводить нельзя».

— Нина, надо делать операцию, тянуть нельзя. Девушка заплакала:

— Так я и знала. Погорела машина!

— У вас же нет машины. Муж может на себя оформить.

— Нет, Лариса Борисовна. На него была записана отцовская. Он тоже автомеханик. Толя так мечтает о машине. А может, еще денек обождать, Лариса Борисовна? А?

— Нина, вы же сами понимаете: пока терпели — не приходили, — Лариса открыла дверцу. — Анатолий, подойдите сюда, пожалуйста.

Анатолий стоял с обреченным видом. Он понимал, к чему все клонится.

— Ждать нельзя. Нину надо оперировать.

— Толь, а может, потерпим?

— Лариса Борисовна, а нельзя еще денечек? Ведь завтра все кончится.

Нина застегнула пальто и стала рядом в Анатолием. Собрались остальные.

— Нет, ждать нельзя. Тут не поторгуешься. Надо оперировать.

— Денек всегда можно подождать, конечно. Машина погорит. — Кирилл был добродушно категоричен. Он был уверен.

— Но если доктор говорит, что нельзя? Она же понимает. — Тамара то ли говорила в защиту здравого смысла, то ли вставала на сторону приятельницы.

— Чего время зря тратить? Как это делается? Пойти в автомат и «скорую» оперативно вызвать? — Валерий — деловой человек, организатор.

Нина плакала, Анатолий был близок к этому. Цель-то рядом — оставалось меньше суток. Близость заветной машины затмевала опасность болезни и усиливала тяжесть возможного краха мечты. И Нина и муж ее плакали не от страха перед грядущей операцией, возможностью осложнений, длительностью болезни. Надежда не сбылась, разрушилась сладкая греза. Что будет дальше, не ясно, но сейчас катастрофа. Отошли на задний план тяготы и неудобства этого многодневного стояния, все меркло перед страхом потерять, казалось бы, уже ухваченную цель. Все сейчас было отдано ей…

— Какая «скорая»! Моя вина — я упустила. Сама отвезу к себе и все сделаю.

Нина заплакала еще пуще. И, наверное, не слезами благодарности, не слезами негодования на «упустившего» врача, аслезами неотвратимости перед расставанием с очередью, с мечтой.

Опасные слова сказала Лариса о своей вине: еще неизвестно, чем все это кончится.

— Сейчас только позвоню мужу, возможно, заменит меня. — И Лариса пошла к ближайшему телефону-автомату, к райисполкому.

— Алло! Мама? Это я.

— Слушаю, Ларисонька! Может, приедешь сегодня? С Колей все в порядке.

— Мама, а Станислав дома?

— Дома. У себя он. Дать его? Он спит, по-моему.

— Да, да. Растолкай обязательно, надо поговорить с ним.

— А что случилось, Ларисонька?

— Ничего особенного. Позови его. Не тяни время.