Очередь

— Сейчас, сейчас позову. Наконец Лариса дождалась.

— Ты спал? Извини, пожалуйста…

— Ничего. Я уж давно сплю. Выспался. А какая еще необходимость образовалась у блудной жены в блудном, но стабильном муже? — Стасинька, здесь неприятность с одной девушкой, и мне надо ехать с ней в больницу. Я тебя очень прошу, приди сюда. Очень прошу.

— Я же предупредил тебя. Пальцем о…

— Стас, как тебе не стыдно! Я здесь столько дней! Ведь совершенно непредвиденное обстоятельство. Это же стихия.

— Я про это и говорю. Все вы живете без расчета на стихию, а без стихий жизни нет. Ни дома, ни на работе.

— Ну ладно. Перестань болтать. Я поступаю, как велит мне совесть, а ты делай, как знаешь… Отсюда я сейчас уезжаю.

Лариса положила трубку. Можно, пожалуй, не воспроизводить, что проносилось в ее мозгу, пока она шла к своей машине.

— Лариса Борисовна, мы с Ниной решили, что я пока здесь подожду. Может, все обойдется, и вы вернетесь вместе.

Лариса усмехнулась.

— Садись, Нина, в машину.

— А я бы все равно, конечно, погодил немного. Подумаешь, обождать до завтра нельзя.

— Ну, что вы говорите, Кирилл? Доктор, Лариса Борисовна, своей очередью рискует, значит, это действительно важно и опасно.

— Ну, Тамара Васильевна! Говорите же вы! Она же сказала, что сама виновата. Влетит ей, если что.

— Кончай, Кира, ахинею нести. Шутник нашелся.

— Да не шучу я…

— Лариса Борисовна, разрешите, я с вами поеду. Мало ли что может вам понадобиться? Гонцом сюда хотя бы вернуться!..

— Не глупите, Дмитрий Матвеевич. Гонцов не надо. Сама приеду, если что.

— Нет, Лариса Борисовна. В этой ситуации я тоже хочу разделить с вами риск потери очереди. Да и к романтике чуть-чуть приобщиться. Это было бы справедливо. Вот только попрошу Валерия Семеновича проследить, если будет перекличка, пусть, если сумеет, объяснит, что у нас стихийное бедствие, защитит меня.

Услышав слова про стихию, Лариса неожиданно махнула рукой, засмеялась:

— И то! Давайте похватаем риску вместе. Втроем. Не бойся, Нина.

Нина и Дмитрий Матвеевич влезли в машину, Лариса еще раз подошла к Анатолию:

— Толя, на очередь шансов мало. Не рассчитывайте, операция обязательна.

Толя молча кивнул, махнул Нине рукой и отвернулся.

В больнице, разумеется, все подтвердилось. И анализы, и температура, и мнение дежурных коллег — все сводилось к одному: необходима операция.

Лариса некоторое время колебалась, но все же чувство вины одолело ее, и она решила оперировать сама. Нину прямо из приемного отделения отправили в операционную, а Лариса пошла переодеваться. Дмитрий Матвеевич остался ждать ее в кабинете.

Сначала он попросился было на операцию, но Лариса сказала, что это не тот случай, не та ситуация, когда можно устраивать представление. Дмитрий Матвеевич замкнулся и замолчал. Он вдруг увидел совсем другую Ларису — у нее были иной голос, иная походка, иные шутки. Всем своим поведением, обликом, образом действий она поставила его на свое место. Довольно сухо, без всяких интеллигентских маскировок и метафор, сказала, что если хочет ждать, то пусть сидит спокойно в кабинете.

В больнице все засуетились: заторопились анестезиологи, быстро побежали готовить операционный стол сестры, благо в это время не было операций. Все торопились, все понимали: случай экстраординарный, шеф торопится, шеф стоит в очереди на машину, шефу надо успеть на перекличку.

Операция длилась больше часа. Конечно, оказался аппендицит, и, конечно, был уже перитонит. Гной распространился по всему животу, и Лариса перед зашиванием долго и скрупулезно вымывала все карманы, все гнойные затеки. Пришлось поставить в разных участках четыре резиновые трубки, чтоб можно было наладить постоянное промывание полости.

К концу операции начало сказываться длительное многочасовое отравление, шедшее из пораженной области, и, несмотря на молодой возраст больной, давление стало падать. Анестезиологи проводили интенсивную реанимацию. Когда после наркоза восстановилось самостоятельное дыхание и артериальное давление держалось на обычных цифрах, Нину перевели в реанимационное отделение.

Лариса спустилась в кабинет. Дмитрий Матвеевич сидел в углу дивана и дремал.

— Заснул?

— Да. Думал. Пожалуй, даже завидовал твоей работе, самоощущению нужды в себе. А? В конце концов, все эти благостные мысли меня усыпили. А у тебя все в порядке? Аппендицит? Можем ехать?

— Аппендицит. Боюсь, не расхлебать мне свое легкомыслие.

— При чем тут ты? Насколько я понял, она, так сказать, диссимулировала, ничего не говорила.

— Мало ли что она молчала? Если бы не очередь, так бы я себя вела? Это моя вина. По вашему счету нет вины, а по нашему счету — вина. Вот если меня ругать будут где-нибудь, тогда я буду говорить также о диссимуляции и воздевать руки кверху: «Да откуда мне знать, что у нее болит?!» А для себя…

— Что каяться без толку? Ты сделала все, что могла, а теперь поехали.

— Сейчас. Подожди еще немного. Посмотрю ее в реанимации и приду.

Ларисы не было минут пятнадцать. Вошла она медленно. Дмитрий Матвеевич чего-то испугался и вопросов не задавал.