Очередь

Около шести часов в машину к Ларисе пришел мужчина лет под сорок. Соседка и напарница, а сейчас наперсница Ларисы, кинорежиссер Тамара Васильевна спала на заднем сиденье.

— Здравствуйте, Лариса Нарциссовна… — Борисовна…

— Простите, но Валера мне так сказал… Можно мне посмотреть, как и что устроено в вашей машине? У мужчин смотреть неудобно: неудобно, что я совсем ничего не знаю. А потом, у женщины должно быть поаккуратней. У вас есть какие-нибудь приспособления? Дополнительные? Сами что-нибудь в машине делали?

Лариса от внезапного раздражения, может, от усталости, от бездельного существования, от отсутствия надежной, реально достижимой цели была не очень любезна.

— Да все у меня, как у всех. Ничего я не делала, а аккуратность — только на работе и в одежде.

— Вижу, вижу. А вот этот короб у рычага перевода скоростей у всех разве?

— Это купила. В магазине продается.

— Вижу, вижу. А чехол на руль где купили?

— Не помню уже. Да он старый. Видите?

— Вижу, вижу.

Отсутствие любезности сыграло роль: посетитель, сказав еще несколько раз «вижу, вижу», опять канул в толпу.

Штаб очереди, оргкомитет, отцы общества, когда собирались вместе, выглядели уже совсем внушительно — одних «сотников» было человек пятнадцать.

Утром, около девяти, они вновь объявили перекличку. Несколько человек выбыло из второй сотни, и Лариса чуть продвинулась вперед. Может, люди решили сбегать на работу — отметиться, или сообщить, или просто предупредить. Впрочем, не исключено, что кто-то и не выдержал, отказался от идеи автособственничества.

Лариса из автомата позвонила в отделение: «пожара» нет, сказали ей, все более или менее благополучно.

— Нарциссовна…

— Борисовна.

— Аминь. И прекрасно. Все равно. Съездили б вы еще разок. В течение часа проверки не будет, ручаюсь. Купили б что-нибудь похарчиться. Возьмите деньги.

— Деньги у меня есть. Боюсь только.

— Гарантию даю. Даже если в очереди стихийно возникнет такая мысль, я протяну до вашего приезда.

Ларисе и самой это было нужно: и по магазинам поездить, еды поискать, и продуктовый заказ от Стасовой работы сегодня надо было получить.

Тамара Васильевна поехала с ней.

В ближайшем гастрономе они быстро пробежали по отделам, выбрали, что им было нужно из того, что есть, разошлись — одна к продавцу, другая в кассу. В отделы, где было много народа, они даже не заходили, обошлись, так сказать, минимумом.

Затем были определены и распределены задачи: Ларисе — сварить кофе и наполнить им термосы, Тамаре — приготовить бутерброды и разделать курицу. Дочь, придя из школы, изжарит ее к следующему набегу двух гипотетических владелиц новых автомобилей. В магазине ни о чем не разговаривали — было не до этого. Лариса решила еще заскочить в мясной отдел — купить что-нибудь для дома. Около морозильного желоба для продуктов толпились люди и смотрели на дверь отдела, откуда должны были вынести мясо.

Удалось и им дождаться.

В подъезде Лариса выгребла из забитого почтового ящика газеты, журналы, письма. Все было Стасу, но он за такой малостью спускаться, конечно, не стал.

Дверь в комнату Стаса была закрыта: уже работал, сейчас к нему лучше не соваться. Он, наверное, весь ушел в рисование своих закорючек: интегралов, логарифмов — кто их знает, как они называются. Самое сложное слово из этой области, оставшееся в ее голове еще со школьной поры, — «логарифм», а уж слово «интеграл» запало в нее позже, когда соклассники, задурманенные малопонятными терминами, пошли в технические институты и гордо понесли в старую компанию все вновь узнанное. Она в долгу не оставалась и сыпала своими, не менее дикими для чужого уха медицинскими заклинаниями. Ведь, чуть научившись чему-то, так приятно поражать непосвященных. А вот Стас, который постоянно занимался этой интегрально-дифференциальной чепухой, всегда щадил ее мозг и уши: в их обиходе не было профессиональных, заумных, узкоспециальных, поражающих слух и воображение разговоров, неведомых слов, кроме прочно вошедших в его жизнь из математики выражений и оборотов: «инвариантно», «по определению», «договоримся о терминах», «экстраполировать» и других, ныне обычных в речах образованного человечества. Стас достаточно образован и интеллигентен, чтобы разговаривать не на птичьем языке профессионалов. Впрочем, она-то и сама нередко грешила сугубо специфическими, то есть патогномоничными, как выражаются медики, изысками врачебного воляпюка.

Короче, Станислав рисовал закорючки, мама мыла посуду, Коля был в школе — все при своих делах.

— Ларисонька! Это ж невозможно. Ты ж совсем подорвешь свое здоровье!

— Мне из больницы не звонили?

— Нет, никто.

— Коля в школе?

— Все в порядке, Ларисонька.