Очерк французской политической поэзии XIX в.

В ряде типических образов сатира Беранже беспощадно разоблачала всех других слуг и приверженцев Реставрации, равнодушных к судьбам родины и заботящихся лишь о своих эгоистических интересах. Таковы продажные парламентарии Реставрации, всячески старающиеся угождать власть имущим («Пузан на выборах 1819 г.»). Такова вся палата пэров, тщетно возносящая к небесам моления по случаю начала своей сессии: небеса никоим образом не намерены ее благословить («Месса святому духу»). В песне «Паяц» поэт уничтожающе бичевал всякого рода перебежчиков, вчера еще угодливо служивших Наполеону, а теперь с лакейским подобострастием низенько гнущих спину перед Бурбонами. Не менее типичен образ трусливого обывателя, панически напуганного бесстрашными песнями поэта («Я с вами больше не знаком!»).

В язвительных сатирах поэт высмеивал полицию, преследующую и запрещающую песни, толкуемые ею вкривь и вкось, иной раз вовсе их не понимая («Злонамеренные песни»). Ненавидел он сыщиков и провокаторов, убийственно разоблаченных в песне «Господин Иуда» (в знаменитом переводе Курочкина — «Господин Искариотов»). Высмеивал оп суды и тюремные узилища («Действие вина»). Неистощимо изобретательный в формах смеха, поэт иногда делал вид, что и сам до смерти пугается своих крамольных песен («Стой, или способ толкований»), что якобы готов остепениться и гнать от себя всякое вольномыслие («Свобода»).

Но более всего мучаясь за судьбы Франции, Беранже с горькой насмешкой предсказывал: горячо любимая им родина, уже ставшая после Наполеона страной пигмеев, настолько измельчает под властью Реставрации, что чужеземному врагу не составит никакого труда завоевать ее («Бесконечно малые»); поэт подчеркивал при этом, что у Бурбонов ни в малейшей степени нет чувства национального достоинства — им бы и под властью чужеземцев только править своими забитыми подданными, как они правят и ныне.

Все измельчало так обидно,
Что кровли маленьких домов
Едва заметны и чуть видно
Движенье крошечных голов.
Уж тут свободе места мало,
И Франция былых времен
Пигмеев королевством стала, —
Но все командует Бурбон!
…………………………………………
Вдруг, в довершение картины,
Все королевство потрясли
Шаги громадного детины,
Гиганта вражеской земли.
В карман, под грохот барабана,
Всё королевство спрятал он.
И ничего — хоть из кармана,
А все командует Бурбон!

Пер. В. Курочкина

Политическая поэзия Беранже непримиримо и уничтожающее громила оружием насмешки, иронии и сарказма ненавистную народу Реставрацию. Миру существующего социального зла, трону Бурбонов, дворянско-клерикальной реакции 1820-х годов поэт противопоставлял дорогой ему мир простых людей, низов «третьего сословия», широких народных масс. Центральным здесь является образ простолюдина, впервые введенный Беранже во французскую поэзию XIX в.

Если в сборнике 1815 г. образ простолюдина представал обычно в чертах мелкого буржуа, порою хранящего память о революции XVIII в., благоговейно сберегающего ее трехцветную кокарду, и если поэт чаще обрисовывал этого простолюдина в его человеческих и обывательских слабостях, то здесь уже встречались и люди из мира городской бедноты, труженики, обитатели мансард.

В сборниках 1820-х годов образ простолюдина заметно усложняется. Его обывательские черты, вроде трусости и угодливости, становятся в условиях Реставрации предметом резкого сатирического осмеяния. В других же таких образах проступают даже черты санкюлота минувшей революции. В песне «Простолюдин» Беранже вызывающе противопоставляет человека из народа, как патриота, былым насильникам и сеятелям гражданских раздоров, феодалам и представителям католической церкви:

Мои прапрадеды не жали
Последний сок из мужиков,
С ножом дворянским не езжали
Проезжих грабить средь лесов.
Потом, натешась в буйстве диком,
Не лезли в камергерский чин
При… ну, хоть Карле бы Великом.
Простолюдин я, — да, простолюдин,
Совсем простолюдин.

Они усобицы гражданской

Не разжигали никогда;
Не ими леопард британский
Вводим был в наши города.
В крамолы церкви не вдавался
Из них никто, и ни один
Под лигою не подписался.
Простолюдин я, — да, простолюдин,
Совсем простолюдин.

Пер. М. Михайлова