Очерк французской политической поэзии XIX в.

Бьют, вяжут, ловят по засадам
И в тюрьмы гонят день и ночь,
Спокойно к стенке ставят рядом
Отца и сына, мать и дочь.
Так, знамя красное карая,
Осуществляя свой террор,
Вся монархическая стая,
Беснуясь, вылезла из нор.
…………………………………………
Так ты и будешь неизменно
В ярме, народ едва живой?!
Доколе сволочи военной
Тебя топтать на мостовой?
Доколе под поповской кликой
Влачить нам скотски жребий свой?
Когда ж мы будем с ней — с великой
Республикою трудовой?

Пер. А. Гатова

Рефрен песни следующий:

Пусть так…
Но мы, как можно раньше,
Воспрянем — дни боев близки!
Так думайте же о реванше,
К нему готовьтесь, бедняки!

Для песен Клемана о Коммуне характерно то, что о задачах ее борьбы поэт упоминает бегло и общо, и песни его скорее лишь антиверсальская лирика, повествующая об ужасах белого террора. В песне «Капитан «К стене!» поэт создал отвратительный тип версальского пьяного офицера, руководящего уличными расстрелами «кровавой недели»: тут убивают всякого прохожего без разбора, будь это старики, женщины, дети, — словом, ни в чем не повинные люди, будь ли это, наконец, сами доносчики на коммунаров. Капитан пьян вдребезги и только успевает пробормотать: «К стене!»

В песне «Коммунарда» Клеман использовал нередкую и раньше у него форму песни-пляски, в частности построение старой «Карманьолы» революции XVIII в. Казалось бы, не очень-то подходит такая форма к содержанию песни, повествующей о разгроме Коммуны. Но подобно тому, как революционное плебейство 1789–1793 гг. распевало «Карманьолу», насмехаясь над королем и вторя ее дерзкому тексту вызывающим грохотом приплясывающих каблуков, так и Клеман, оплакивая гибель Коммуны, не падал духом, сознавал, что рабочие не сдаются и будут, распевая его песню, приплясывать, чтобы стук их каблуков терзал уши версальских победителей. Вот несколько строф из этой песни:

Как крыс, в Париже в страшный час,
Изменой захватили нас:
Политы кровью нашей все
И мостовые и шоссе,
Пропитаны насквозь,
Все в слякоть расползлось.

Любой капитулянт-подлец

В грудь коммунарам гнал свинец,
Но, перед немцами дрожа,
Как шавка жалкая визжа,
Им продал все, что есть:
И родину, и честь!
…………………………………………
В Париже пировала месть,
И всех злодейств никак не счесть:
Нужны пуды бумаги тут,
И в счете месяцы пройдут.
Но все же, день придет,
Сведет историк счет!

С буржуазией в этот час

Навек все порвано у нас;
Ну, а жандармов-жеребцов,
Убийц, расстрельщиков, шпиков
Мы всех-недолго ждать —
Заставим поплясать!

Пер. Г. Шенгели

И следующий гордый припев:

Станцуем коммунарду,
Держись смелей!
Держись смелей!
Станцуем коммунарду,
Держись смелей,
Сто чертей!

Большинство песен Клемана построено на отдельном типическом образе. Таковы уже были многие его песни 1860-х годов: «Кузнец», «Катерина», «Кормилица Пьеро» и другие, где поэт с любовью воссоздавал образы тружеников из народа. Таковы же и сатирические образы деревенского кулачья, рантье и буржуа: «Фермер Жан», «Наш барин» и др.

После Коммуны, продолжая во множестве создавать песни об отдельных тружениках, почти всегда завершающиеся призывом к новой революции, поэт уже не высмеивает отдельного буржуа или представителя властвующих верхов, но с ненавистью пишет об этих людях как о враждебных народу прислужниках Третьей республики. После Коммуны у поэта две основные темы: измученные труженики и их враг — буржуазно-демократическая Третья республика.