Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы

С другой стороны, ценность агента определяется качеством его информации и конкретными действиями, которые приводят к конкретному же результату. Например, примечательно, что у советской внешней разведки в отношении Вилли Лемана никогда не возникали подозрения в его недобросовестности. Объяснения из того же ряда: кроме поставщика ценнейшей информации, он своими практическими действиями буквально спасал советскую разведку в Германии от возможных провалов. Достаточно вспомнить его действия по спасению сотрудника нелегальной резидентуры Эриха Такке, который попал в разработку гестапо. С приступом тяжелейшей почечной колики, совершенно больной и разбитый, Леман вызвал резидента на экстренную встречу и сообщил о существе дела, что позволило Такке ускользнуть от опасности.

Другой агент советской внешней разведки в отделе 1А берлинского полицайпрезидиума (позже в гестапо) по фамилии Лика («Папаша»), как и Леман, имевший многолетний стаж сотрудничества, всегда вызывал неудовольствие Лубянки своим поведением и характером передаваемой в Центр информации. Подозрения в недобросовестности довлели над ним долго. Проблема заключалась в том, что практической пользы в тот период от передаваемой им информации было относительно немного.

Если Леман, в силу занимаемого им положения и специализации на советском направлении контрразведывательной деятельности, имел возможность снабжать советскую разведку актуальной информацией, то самостоятельные разработки Лика касались только польских дел и до поры до времени не отличались остротой. Информация о «внутренней кухне» политической полиции, а позже гестапо (структура, кадры, назначения, перемещения и т. д.), получаемая от Лемана, дублировалась сведениями Лика и отличалась полнотой и качеством[129].

Но редкая разведка откажется от возможности иметь двух агентов, действующих независимо друг от друга на одном объекте, даже несмотря на высокие материальные издержки. Одним из критериев качества добываемой разведывательной информации является ее объективность. А одни и те же документы или устная информация, попадая в Центр из двух источников, свидетельствовали о добросовестном отношении агентов к сотрудничеству и, соответственно, об объективности поставляемых ими сведений.

Профессионал-агентурист с десятилетним стажем нелегальной работы, Дидушок наверняка знал разницу между двумя категориями агентов и тем не менее убежденно свидетельствует, что Протце «полностью завербован для нашей работы». Можно предположить, что, давая такую оценку своему агенту в Абвере, Дидушок пытался «подстраховаться» от возможных обвинений следствия в несанкционированном обмене информацией с иностранной разведкой. Но нужно иметь в виду, что конечную оценку агенту и его сведениям давал Центр, который также санкционировал выплату денежного вознаграждения за получаемые материалы. Со слов же Дидушка следует, что «доход» Протце как агента советской военной разведки состоял из двух частей: ежемесячных, ранее обусловленных выплат и «премиальных» за документальные материалы, получаемые от него разведкой. Дидушок ясно свидетельствует, что он регулярно оплачивал фотоснимки, и понятно, что на них были засняты не природные ландшафты и лица друзей, а документы военной разведки Германии.

Конечно, нужно учитывать, что в период зарождения и становления советских органов внешней и военной разведок их резиденты на местах имели большие полномочия и в выборе объектов вербовок, и в решении других оперативных вопросов, включая расходование денежных средств. Но к описываемому периоду руководящая и контролирующая роль Центра заметно усилилась. Уже требовалось получение санкции и на выбор объектов, и на материальное поощрение уже работающей агентуры. Дидушок не мог утаить от своего руководства в Центре фамилии своих источников, а раз возражений об их использовании не поступало, следовательно, в Разведывательном управлении были удовлетворены работой, считая их, как и Дидушок, «контролируемыми агентами».

Бывший резидент ИНО ОГПУ в Гааге Вальтер Кривицкий в своей книге «Я был агентом Сталина» рассказывает о своей встрече с Дидушком уже после его ареста и суда. В частности, он вспоминал, что для выяснения каких-то обстоятельств, связанных с баденским провалом резидентуры Разведупра, он был вынужден обратиться за разъяснениями к самому Дидушку, доставленному на Лубянку из лагеря, где бывший помощник резидента отбывал наказание.