Сопоставление показаний Греты Кюн с материалами проверки привело Геллера к выводу о том, что возможным нанимателем является разыскиваемый по всей Германии Винцент Поромбка. Далее якобы было установлено, что обнаруженная на квартире во время обыска рация была передана Поромбкой Гюнтеру Рудлофу для поддержания связи с московским Центром. По сведениям же французского посольства в Берлине, арестованный в июне 1935 года по делу Сосновского Рудлоф, через некоторое время был полностью оправдан и выпущен на свободу.
По мнению Коха, инициатором ареста, последующего суда и освобождения Рудлофа был якобы сам Рихард Протце, который в дальнейшем использовал своего коллегу по Абверу для передачи в Москву дезинформационных сведений и вскрытия советских агентурных сетей[174]
.Винцент Поромбка действительно был известным функционером КПГ. Сведения же о нем как о советском военном разведчике относятся к более позднему времени, что, впрочем, не исключает его возможную связь с Разведупром еще до 1936 года, когда он принял участие в Гражданской войне в Испании, где и был завербован. В 1943 году в составе небольшой разведгруппы он был выброшен на парашюте в районе г. Инстербурга (Черняховск, Калининградской области) и после крайне опасного путешествия прибыл в Центральную Германию, где вплоть до 1944 года успешно руководил нелегальной резидентурой[175]
.Но, повторим, насколько версия Коха отражает реальные события того времени, говорить сложно.
После приведения приговора в исполнение в отношении агентов Сосновского по инициативе начальника Абвера Вильгельма Канариса состоялись переговоры с польским послом в Берлине Юзефом Липским, предметом которых являлись условия обмена Сосновского на разоблаченных ранее в Польше германских агентов. Они были благополучно завершены, и бывший польский резидент был переправлен на родину.
Дальнейшие события очередной раз продемонстрировали всю противоречивую природу спецслужб. Сосновскому в Польше не были уготованы почет и уважение как одному из спасшихся «героев» тайной войны. После служебного разбирательства, без суда, он был помещен в варшавский лагерь «Береза Картузская», славившийся своим строгим режимом содержания заключенных. Он был обвинен в утрате ценной агентуры, неправомерном расходовании денежных средств, отпущенных на оперативные расходы, превышении полномочий и т. д.
Одним из основных мотивов такого решения военных властей было их неверие в объективность полученных по каналам Сосновского сведений. Подчас его информационные сообщения или оригинальные немецкие документы воспринимались 2-м отделом Главного штаба как откровенная дезинформация, «подсунутая» Сосновскому Абвером, а сам он являлся либо агентом-двойником, либо невольно пошел «на поводу» у германской военной разведки. Веским основанием для таких суждений являлись материалы, полученные 2-м отделом по другим, контролируемым немцами, информационным каналам. Достаточно привести пример Гриф-Чайковского, который за время сотрудничества с Протце сумел снабдить польский Центр массой дезинформационных сообщений. Установить истину в таких условиях было весьма затруднительно.
Несколько слов необходимо сказать о дальнейшей судьбе агента-двойника Гриф-Чайковского. Видно, его активизация в Берлине, а также некоторые спорные материалы вызвали в Варшаве определенные подозрения. В 1931 году он был отозван на родину и уволен из рядов вооруженных сил. Поселившись в округе города Торуня, он, однако, не прервал своих контактов с Абвером. Зимой 1933 года отдельным информационным рефератом – контрразведывательным подразделением Командования VIII корпусного округа (г. Торунь) было перехвачено подозрительное почтовое отправление в известный полякам адрес, использовавшийся полицайпрезидиумом Данцига. Несколько позже на этом же канале были обнаружены копии оперативных приказов одного из польских штабов. Предпринятыми мерами контрразведкой был установлен автор посланий. Им и оказался Гриф-Чайковский. 31 января 1933 года он был арестован и после приговора Окружного военного суда г. Торуня казнен за измену[176]
.Самое время остановиться на одной загадке «дела Сосновского», которая до сих пор заставляет польских исследователей «ломать копья» в вопросе о правомерности выдвинутых в его адрес обвинений. Нам же этот эпизод очередной раз продемонстрирует противоречивую природу специальной деятельности и утвердит в суждении, что однозначные оценки ее отдельных эпизодов неуместны.