Очерки бытия российского (СИ)

Наследуя, как правило, родителям с узконаправленной культурной ориентацией, имевшим весьма ограниченный доступ к мировой культуре, их мировоззрение ограничивались в большей степени рамками пропагандируемого "марксизма-ленинизма". У этого нового поколения "мальчиков и девочек", был юношеский задор, который многих из них превратил в кумиров не только молодёжи. Они с искренней гордостью несли свой лозунг: "поэт в России больше чем поэт".

Феномен советской культуры "шестидесятников", требует самостоятельного глубокого анализа как культуры, рождённой в разрыве с прошлым и наследующей лишь опыт гражданской войны и последующих репрессий, части которых они были свидетелями. В их жилах текли капли крови как "челюскинцев", так и тех писателей, "которые пишут заранее разрешенные вещи - "Этим писателям я запретил бы вступать в брак и иметь детей. Как могут они иметь детей - ведь дети должны за нас продолжить, за нас главнейшее досказать - в то время как отцы запроданы рябому черту на три поколения вперёд". Писал эти строки Мандельштам в 1928 -1929 годах. По этой причине воздержимся от нетерпения оценок этого болезненного для нас феномена "шестидесятников" в советской культуре, в той или иной степени нас, непосредственно касающегося и по сей день. Позволю себе лишь обратить снимание на казус, связанный со стихотворением Б. Ахмадулиной "По улице моей который год ...", замеченный литературным критиком и издателем А. Аничкиным. В подлиннике 1959 года читаем:

Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх

вас, беззащитных, среди этой ночи.

К предательству таинственная страсть,

друзья мои, туманит ваши очи.

Поразительно, что это стихотворение живёт тремя жизнями: у каждой версии свой смысл, отличный от других. Ниже приведена последняя "аксёновская" версия этого четверостишия из его "посмертной" книги "Таинственная страсть":

Ну, вот и всё, да не разбудит власть

Вас, беззащитных, среди мрачной ночи;

К предательству таинственная страсть,

Друзья мои, туманит ваши очи.

"Политическая заостренность нередко смазывает более широкое звучание темы. Здесь - нет, и в этом особенность поэтического таланта Ахмадулиной. Что это за "таинственная страсть"? Мы боимся власти, нас так воспитывает власть? Или в нас самих есть какое-то первобытное начало, толкающее к предательству? А власть - это так, в оправдание", для маскировки наших низменных инстинктов возвышенными мотивами - задал вопрос Аничкин.

После непродолжительного всплеска 60-х годов русское искусство стало принимать упадочнический характер возмущенного отрицания жизни. Ницше назвал подобное романтической противоположностью высокого стиля, своего рода тайной местью человечеству за присущие ему самому пороки, наполняющей ядом пессимизма разум своего слушателя. Как известно, люди предпочитают читать о том, что им хочется слышать и знать. Когда читающая публика становится склонной высмеивать чужие слабости тем яростнее, чем больше их у неё самой, наступает благодатная пора для расцвета "антиромантизма"- эпохи "высокопарной болтливости, спекулирующей на привлекательности чужих секретов" (Ницше). Процеживание сути из эпистолярных откровений ставится на широкую ногу. "Исчезла божья искра. Литература стала гаснуть и существовать лишь в узко практическом смысле. Литературное творчество свелось к новой либеральной форме перлюстрации и дешифровке писем, высказываний, слухов, переместилось из "Черных кабинетов" власти в квартиры пишущей братии".(Окуджава).

Склонность высмеивать чужие слабости является проявлением скуки бессмысленности жизни, порожденной беззаботностью. Однообразие жизни порождает накопление раздражения, переходящего со временем в злобу. Злоба и искусство - исключающие друг друга формы жизни. Состояние искусства - это градусник для измерения здоровья общества. "Наша интеллигенция - это тот слой нашего образованного общества, который с восхищением подхватывает всякую новость, и даже слух, склоняющиеся к дискредитированию правительственной или духовно-православной власти, ко всему же остальному относится равнодушно"- писал Г. Померанц в1991 г.

А. Белый назвал диссидентов своего времени шарлатанами: "Подлец, спекулирующий на доверии, - безобидный зверь в фауне шарлатанства; слабые, часто чуткие, просто добрые люди - порой рассадники более опасных бацилл; шарлатан в них даже неуловим. Опасности Калиостро ничтожны в сравнении с той, которую представлял Миша (Эртель), этот ученый историк".

Для понимания их популярности следует иметь в виду, что они представляли собой одну из наиболее активных в весьма распространенной в шестидесятые годы категории "интересных людей", у которых индивидуальность развилась до того, что "они стали непригодны для жизни в обществе". (О. Хаксли). Они считали себя безмерно одаренными и особенными, своего рода "и швец, и жнец, и на дуде игрец". Это был тот активный слой советской интеллигенции, о котором писала А. Ахматова:

И в мире нет людей надменней,

Бесслёзнее и проще нас.