Вот как несколько лет спустя вспоминал об этих событиях организатор выставки Сергей Маковский[270]
: «Этими работами он не думал изменить своему призванию композитора, он хотел лишь выразить образно влюбленность свою в музыку; рисуя сонаты и фуги, он грезил лишь о таинственной красоте звуков, подобно тому, как средневековые монахи, изображая мадонн и ангелов, вдохновлялись только мечтой о мире ином… Они представляют не что иное, как графические иллюстрации к произведениям музыки, и художник пояснил это краткими заглавиями: „Allegro, соната 5“, „Andante, соната 6“, „Фуга“… и т. д. Эти иллюстрации – странные узоры-грезы, призраки несбыточных пейзажей – завораживают не только своей нежной ритмичностью, глубокой музыкальностью настроения, но и чисто живописными качествами: благородством красок, декоративной изысканностью композиции». Вспоминая свои первые впечатления от работ мастера, Маковский писал: «Во время устройства выставки „Салон“ я сразу уверовал в дарование Чурляниса и дал ему возможность выступить со своими „сонатами“ среди избранных мастеров кисти… Я убежден, что для самого художника успех его первых живописных опытов явился полной неожиданностью»[271]…«„Салон“ – выставка, устроенная в январе 1909 г. в музее и Меншиковских комнатах Первого кадетского корпуса [ныне – Меншиковский дворец]. На ней впервые выступили тогда Петров-Водкин, Кандинский и Чюрлёнис», – пишет Маковский в другом месте[272]
.«Есть художники, – размышляет он, – судьба которых обрывается, как грустная, полувнятная песнь. Они приходят к нам одинокие, загадочные, с руками, полными сокровищ, желая рассказать много о чудесах далеких, о странах мечты нездешней, но внезапно уходят, не открыв своей тайны… Недолгая жизнь Чурляниса – тоже недопетая песнь. Смерть ревниво увела его от нас в ту минуту, когда казалось – вот-вот из рук его польются сокровища и осветятся сумерки его мечты…»[273]
.Недопетая песнь… По отношению к Чурлёнису это не только метафора. Его творчество – музыка в той же степени, как живопись. Когда смотришь на необыкновенные города, облака, превращающиеся в воинов, невиданных зверей, понимаешь, что эти образы возникли из звуков, преобразовались в зрительные образы.
Микалоюс Константинас Чюрлёнис (Николай Константинович Чурлянис, так называли его по-русски) родился 10 сентября 1875 года в Оранах Трокского уезда Виленской губернии. Когда его отец получил место органиста при костеле в Друскениках, семья переехала. Родители были бедны, семья – большая. Николай был старшим сыном и рано должен был начать думать о заработке. К музыке влекло его с детства; любовь к ней и способности он унаследовал от родителей.
«Отец окончил начальную школу, – пишет Ядвига Чюрлёните. – Каковы были программа этой школы и уровень преподавания в ней – сказать сейчас трудно. Знаю только, что отец сравнительно хорошо говорил и писал на русском и польском языках, обладал каллиграфическим почерком… Наряду с общим образованием отец учился у лишкявского органиста музыке, мечтая стать органистом… Само собой разумеется, условий для получения настоящего образования в таком глухом углу не было. Учиться приходилось самостоятельно… Помню старую, истрепанную нотную тетрадь, в которой были клавиры разных оперных увертюр, фантазии и попурри. Видно, по этой тетради отец и разучил марш из оперы Беллини „Норма“, который исполнял в костеле во время венчания… Позднее он играл специально для него написанные его старшим сыном Кастукасом органные прелюдии»[274]
.«Восемнадцати лет, – пишет С. Маковский, – Николай Константинович поступил в Варшавскую консерваторию; окончив ее, в течение года он учился в Лейпциге. По возвращении в Варшаву он жил уроками музыки, отдавая все свободное время композиторству. Тогда же начались его занятия живописью: он поступил в только что открывшуюся в то время художественную школу Стабровского, его первые работы обратили на себя внимание на ученических выставках этой школы.
[Одна из этих выставок как раз и проходила в 1906 году в Петербургской Академии художеств, с рассказа о чем мы и начали этот очерк.]
В 1907 году Николай Константинович переехал в Вильно и здесь принял самое горячее участие в местной культурной жизни. Между прочим, он основал с живописцем Жмуйдзиновичем и скульптором Римшей Литовское общество изящных искусств и организовал хор любителей, с которым разучивал древние литовские мелодии, а также исполнял свои композиции. Из музыкальных произведений Чурлянис оставил: большую симфоническую поэму для рояля „Море“ (исполнялась в Петербурге на одном из «Вечеров современной музыки»), другую, меньшую – „Лес“ – и множество мелких вещей»[275]
.«Первое, что поразило нас в полотнах Чюрлёниса, – вторит Маковскому Добужинский, – это их оригинальность и необычность. Они не были похожими ни на какие другие картины, и природа его творчества казалась нам глубокой и скрытой».