Некоторых «играющих в бисер» эстетов творчество Андрея Тарковского должно раздражать. Снимал он талантливо – на уровне лучших в мире киномастеров. Тонко чувствовал красоту предметного мира. Но почему-то отводил свой взгляд от прекрасного и никак не мог примириться с этим миром. Образы его сложны и многоплановы, хотя стремился он к единству и простоте. Он живописец, но живопись для него лишь средство, не более того. Что странного в том, что неудовлетворенность прекрасным Тарковского непонятна и неприятна тем, кто выше всего ценит красоту.
Андрей Тарковский болел несовершенством мира, которое, как он считал, вот-вот погубит этот мир. Его болезнь все время прогрессировала. И тем, кто считал режиссера Нарциссом, занятым самолюбованием (а такие были), следовало бы признать: Тарковскому приходилось «любоваться» отражением в зеркале человека с ободранной кожей, с обнаженными и распухшими от невероятного напряжения нервами:
Не я пять чувств, как пятерню Фома,
Вложил в зияющую рану мира.
А рана мира облегла меня…
После написанного
Первая часть этой статьи была написана 27 лет назад и напечатана в журнале еще при жизни Тарковского. Андрей Арсеньевич статью читал и с авторской оценкой фильма «Ностальгия» был, в основном, согласен (о чем и сообщил мне в своем письме). Вторая часть печаталась лишь фрагментами. Не до публикации тогда было – перестройка, распад СССР, возвращение из эмиграции на родину. Сейчас, работая над книгой, обратил внимание на то, что многие проблемы, затронутые в ней, волновали меня еще четверть века назад. Показалось интересным сопоставить взгляд из прошлого с нынешней точкой зрения автора. Мне самому кажется, что определение важности и актуальности тем, выносимых на обсуждение, да и их авторская оценка почти не изменились со временем. Не считая, разумеется, некоторых деталей. Несколько по-иному, в частности, автор воспринимает ныне отношение Тарковского к творчеству Леонардо да Винчи. Сегодня мне кажется, что Андрей Тарковский, мечтая о возрождении атмосферы Ренессанса, на самом деле тосковал по религиозной духовности Средневековья. Так ли это, судить читателю этой книги и зрителям фильмов русского режиссера.
Послесловие
Читатель, думаю, наверняка обратил внимание на то, что общий тон книги не очень оптимистичен. Толстой ругает Шекспира, Гоголь страдает от невозможности реализовать свои замыслы, Чехов пребывает в растерянности и печали, Тарковский тоскует о прошлом. Возможно, это всего лишь проявления русского характера и описываемая эпоха здесь ни при чем? Так нет: в западном мире – то же самое. Леонардо и Микеланджело в конце жизни ударяются в мистику, Ренессанс сменяется мрачным маньеризмом; категорически не принимают действительность, пытаясь убежать от нее в виртуальный мир, художники-декаденты; бунтует против цивилизации цвет европейской культуры шестидесятых годов прошлого века. Вся культурная элита Европы сегодня недовольна существующим положением вещей.
А между тем подавляющее большинство европейцев вовсе не считает существующую ныне цивилизацию плохой. Позиция большинства понятна. Новое время – это эпоха невиданного прежде научно-технического прогресса. За пятьсот лет продолжительность жизни европейца увеличилась вдвое, исчезли страшные эпидемии, уничтожавшие в один заход половину населения континента: нет в Европе больше чумы, черной оспы, да и холера уже не та. Только за это следует быть благодарным нашей эпохе. А как много современный человек знает и умеет, по сравнению с безграмотными, в массе своей, людьми Средневековья! И разве расширение объема наших знаний – не равнозначно расширению мира идей, а, следовательно, и мира культуры (даже в русско-немецком понимании этого слова)? Трудно посчитать, во сколько крат легче, комфортабельней и веселее живет наш современник, работая при этом намного меньше и, конечно же, не так тяжело, как его предки из какого-нибудь пятнадцатого века.