Очерки истории европейской культуры нового времени

Есть ли выход из этой довольно печальной ситуации? Чехов такого выхода не видел совсем. Гоголь надеялся на возрождение России как кладезя святости. Толстой призывал к переоценке христианских ценностей. Художники-декаденты пытались уйти из мира реального в мир воображения, но очень скоро убедились, что воображаемый мир не может существовать в отрыве от действительности.

Попытка увести искусство в мир иной была, ко всему прочему, своеобразной формой протеста против тогдашнего состояния искусства Нового времени. В центре внимания художников был в ту пору мир вполне земных страстей человека, а не его духовные запросы. Умело играя эмоциями своих героев, талантливый писатель, драматург или хороший актер могли вызвать у читателя-зрителя довольно сильное эмоциональное возбуждение. Но таким образом они добивались не аристотелева катарсиса, а лишь его имитации. Сопереживание читателя и зрителя в подобных случаях было лишь чувственным, почти физиологическим, и вызвать душевное очищение оно, конечно же, не могло. Лучшие образцы искусства такого рода могли иметь большой и продолжительный успеху публики, но со временем обречены были стать в один ряд с чисто развлекательной художественной продукцией. Естественно, что писатели-моралисты (среди них Толстой, Достоевский и, в своих устремлениях, Гоголь) были противниками искусства, не настроенного на высокий нравственный идеал.

Но как поверить в идеал, пришедший к нам из запредельного мира, если Бог «сотворил нас смертными» и с таким миром нас мало что связывает? Ведь в загробную жизнь сейчас никто по-настоящему не верит, и свидетельство тому – страшный страх перед смертью, который религиозные люди испытывают ничуть не меньше, чем атеисты. Анри Бергсон, как мы знаем, полагал, что связать человека с духовным миром может искусство, способное порождать новые сверхчувственные эмоции. Такая эмоция, по Бергсону, может родиться только в душе поэта, но способных ее сотворить поэтов, увы, совсем немного (возможно, к их числу принадлежал Андрей Тарковский). Кто-то считает, что ради возрождения духовности нужно слепо довериться церкви и попробовать безо всякой критики принять религиозные догмы. Отдельным людям это, вероятно, может помочь, но вернуть духовную ауру всему миру подобным образом, конечно, нельзя. Невозможно, полагал Карл Ясперс, «вернуться от сознания к бессознательности». Будучи человеком верующим, он, тем не менее, предостерегал людей от стремления «насильственно верить, разрушив сознание».

В общем, нынешняя культурная ситуация кажется очень сложной, почти тупиковой. Любой вариант выхода из кризиса предполагает наличие хоть небольшого, но обязательного элемента спекулятивности. Так может быть, бог с нею, с культурой – попробуем жить по нормам современной цивилизации?

По существу, в сегодняшней Европе именно так и происходит. Никаких культурных прорывов нет и в ближайшее время не предвидится. Философия постмодернизма предлагает и вовсе отказаться от великих целей и довольствоваться микронарративами. С начала нынешнего века как раз такой подход и определяет формы развития культуры и весь стиль европейской жизни. Вернувшись в Германию после долгого перерыва, я с некоторым удивлением обнаружил, что люди здесь стали гораздо меньше волноваться по поводу общих культурных и политических проблем и сосредоточились почти исключительно на своих насущных делах. При этом они стали более сдержанными и, я бы даже сказал, доброжелательными.

Разве это не хорошо? Возможно, все достаточно надрывные сетования Толстого, Бергсона или Тарковского – это день вчерашний и пусть они останутся в прошлом? Я с этим согласиться не могу. Потому что, как мне кажется, есть несколько очень серьезных опасностей, угрожающих миру, в котором нет общих для всех людей культурных ценностей.

Первая опасность – угроза свободе личности. То, что сейчас человек совершает выбор той или иной ценности индивидуально, а не универсально, – это лишь видимость свободы. Ведь такой выбор осуществляется в рамках системы рыночных отношений. А мы уже знаем, каким образом, согласно теории Маркузе, происходит в обществе потребления навязывание людям ложных ценностей и как владельцы производства устанавливают тотальный контроль за поступками, вкусами и даже мыслями этих людей. Человек в таком обществе рано или поздно становится одномерным. Очевидно, что одномерный человек, даже если он спокоен и благополучен, все же не является полноценной личностью.

Вторая опасность связана с тем, что людям, не имеющим общих для всех (или, по крайней мере, для больших социальных групп) макронарративов, трудно будет проявить солидарность и объединить усилия для сопротивления угрозам, которым подвержена сейчас наша планета, – из-за неуемного стремления международных монополий к получению сверхприбыли. Речь идет о мировом экономическом кризисе, экологической катастрофе, возможной войне цивилизаций и т. п. Сегодня человечество обладает достаточными возможностями, чтобы погубить жизнь на Земле.

Обе эти опасности порождены мировой капиталистической системой. Избавиться же от нее при помощи одного только Великого Отказа невозможно ни технически, ни идеологически. Значит, систему нужно перестраивать. Такая перестройка может стать реальностью только в том случае, если основным действующим в современном мире силам (политикам, бизнесу, профсоюзным и другим общественным организациям) удастся разработать систему консенсусных для всего общества ценностей. Причем не временных, меняющихся в зависимости от ситуации и от воли сильных мира сего, а достаточно устойчивых, как говорится, незыблемых. Но даже чисто нормативный консенсус в условиях глобализации не может быть достигнут, если нет общих для всех моральных основоположений, выработкой которых как раз и должна заниматься культура.

Иными словами, вытеснять культуру на обочину цивилизации крайне опасно. А раз так, то людям не остается ничего другого, как продолжить поиски путей преодоления культурного кризиса. Несмотря на все предшествующие неудачи.