Очерки истории европейской культуры нового времени

Попытку человека, мобилизовав весь свой творческий потенциал, все возможности своего разума, прорваться сквозь темный, освещаемый лишь случайными бликами туннель к свету Тарковский в конце концов посчитал безнадежной. Он больше не ищет света, не пытается преодолеть двойственную природу человека. Напротив, как мы можем судить по его высказыванию о картине Леонардо, он ею восторгается, она его притягивает. Теперь Тарковский не прочь оказаться по ту сторону добра и зла, лишь бы спасти то, что есть. Отталкиваясь от неудачного, как ему кажется, исторического опыта времени, прошедшего от Возрождения до наших дней, он решает идти назад – в первобытный мир язычников и таинственных природных сил.

Вера в безграничные возможности стихийных сил, видимо, унаследована Андреем от отца. Но Арсений Тарковский – поэт, а муза Евтерпа любит подолгу обитать вне пределов вещного мира и явлений в нем сущих. Душа поэта при случае всегда может упорхнуть в поднебесье, оставив необходимость решать земные проблемы другим. В прозе обычно так не получается. Даже самый большой поэт из русских прозаиков Николай Гоголь не смог избежать острого и болезненного конфликта, связанного с драмами земной жизни. Поэзии близка музыка, абстрактная живопись; работа режиссера, из-за необходимости постоянно иметь дело с материальным миром, куда более прозаична. Андрей Тарковский говорил: «Меня спрашивают, не жалею ли я, что не стал музыкантом, дирижером (я хотел бы быть дирижером) или художником. Да, теперь жалею. Мне кажется, что заниматься музыкой мне было бы легче для меня… У меня в детстве был довольно растительный образ жизни. Я мало размышлял. Я больше чувствовал». «Теперь» – это, видимо, тогда, когда Тарковский разочаровался в возможностях человеческого разума и доверился интуиции и природе. Единственную возможность предотвратить апокалипсис художник видит в интимной связи человека с неподвластными ему природными стихиями. Веру в разум подменяет вера в таинственные сверхвозможности калек, безумцев и ведьм.

Две стихии постоянно присутствуют в фильмах Тарковского – Огонь и Вода. В последних фильмах они особенно заметны.

Вода. Это и мутная вода бассейна-аквариума, и дождевая вода, смывающая грязь всего сотворенного человеком и обновляющая природу, и прозрачная вода ручьев и луж, обнажающая уже упомянутый исторический мусор и отражающая своды небесного храма. Вода живая. Она живет во времени и вне его. Она связывает землю с небом, откуда затем дождем возвращается к нам. Сквозь нашу земную жизнь, сквозь нашу историю течет она из бесконечного в бесконечное. И вбирает в себя все. Стихи Арсения Тарковского:

И вправду чуден был язык воды,

Рассказ какой-то про одно и то же.

На свет звезды, на блеск слюды,

На предсказание беды похожий.

И что-то было в ней от детских лет,

От непривычки мерить жизнь годами,

И от того, чему названья нет,

Что по ночам приходит перед снами…

Андрей Тарковский: «Вода для меня – отражение. Но не только. Может быть, это какая-то древняя память».

И Огонь. Его особенно много в «Ностальгии» и «Жертвоприношении». Тоскующая по ушедшему прошлому служанка, в рассказе Евгении, поджигает дом своего хозяина. Горит книга стихов Арсения Тарковского. Сжигает себя одержимый Доменико. В церкви горят свечи молящихся о защите. Горящую свечу несет в бассейне Андрей Горчаков. А в «Жертвоприношении» самое продолжительное в мировом кино изображение пожара (куда более долгое, чем в фильме Бергмана «Страсть», который Тарковский, несомненно, смотрел). Огонь, пожар – очистительная жертва, освобождающая героя от всех ценностей нашего мира, а сам этот мир – от гибели.

* * *

Творчество Андрея Тарковского предельно субъективно, он пытается постичь мир, опираясь, прежде всего, на собственное восприятие и мало кому доверяет. Темы, взятые у других (у Лема или Стругацких, например), он превращает в свои темы. Цель искусства – преображение или (в конце жизни) сохранение мира. Он пытается сказать главное о главном, чтобы оживить его. «Совершенное искусство в своей окончательной задаче должно воплотить абсолютный идеал не в одном только воображении, айв самом деле, – должно одухотворить, переосуществить действительную жизнь. Если скажут, что такая задача выходит за пределы искусства, то спрашивается, кто установил эти пределы?» – писал Владимир Соловьев. Несомненно, что точно так же относился к своему призванию Андрей Тарковский.