Очерки истории европейской культуры нового времени

Мрачные мысли (о скорой смерти и о пошлости окружающей жизни) одолевали Чехова постоянно. Наш современник профессор М. Е. Бурно считает, что Чехов страдал психастенией и приводит примеры, подтверждающие этот диагноз. «Во многих чеховских письмах, – пишет он, – рассыпаны характерные психастенические жалобы: на месяцами продолжающееся «безличное и безвольное состояние», когда «у меня не характер, а мочалка» (А. Суворину ), на «боязнь публики и публичности» (А. Эртелю ), на «противную» «физическую и мозговую вялость, точно я переспал», на «нервы скверные до гнусности», на то, что нет «смелости и умения жить» (Ал. Чехову ), на телесное и душевное постарение – «встаю с постели и ложусь с таким чувством, как будто у меня иссяк интерес к жизни», на «смертную тоску по одиночеству» и «отвратительное психопатическое настроение» (А. Суворину)».

Далее Бурно пишет: «Суворин, которому более всех досталось в письмах чеховских жалоб, видимо, все советовал писателю жениться. «Жениться я не хочу, – писал ему Чехов, – да и не на ком. Да и шут с ним. Мне было бы скучно возиться с женой». И вообще «от жизни сей надлежит ожидать одного только дурного – ошибок, потерь, болезней, слабости и всяких пакостей». «Для самолюбивых людей, неврастеников нет удобнее жизни, как пустынножительство. Здесь ничто не дразнит самолюбия и потому не мечешь молний из-за яйца выеденного».

Стараясь (из психастенической деликатности-терпимости) внешне быть гостеприимным, Чехов психастенически страдал от продолжительного общения с людьми, обострявшего его тревожное переживание своей неестественности и страх не выполнить свой жизненный долг, то есть не успеть выразить себя достаточно полно в своих художественных произведениях».

Присущ был Антону Павловичу и страх совсем иного рода. Даже добившись признания российской культурной элиты, он так и не обрел уверенности в том, что все делает правильно и что написанное им кому-то нужно. Завершая очень важную для него самого замечательную «Скучную историю», Чехов писал Плещееву: «В моей повести не два настроения, а целых пятнадцать; вполне возможно, что ее Вы назовете дерьмом. Она в самом деле дерьмо. Но льщу себя надеждою, что Вы найдете в ней два-три новых лица, интересных для всякого интеллигентного читателя; увидите одно-два новых положения. Льщу себя также надеждою, что мое дерьмо произведет некоторый гул и вызовет ругань во вражеском стане». Конечно, на самом деле писатель надеялся на успех и понимание у думающих читателей, а вовсе не на гул в стане врагов. Но душа Чехова была очень ранимой, и он всегда старался прикрыть легко уязвимое место щитом искусственного самоуничижения. Оборотной стороной этой чеховской закомплексованности было довольно часто проявляемое им цинично неуважительное, а порой и просто оскорбительное отношение к тем, кто был ему близок настолько, что не было нужды стесняться.

Словом, очень неровным в общении с людьми был Антон Павлович Чехов, и это сильно мешало не только тем, кто его окружал, но и ему самому. Ведь писатель очень страдал из-за недостатка душевного тепла и искренне хотел бы к кому-нибудь привязаться. Но не получалось, как ни старался. В одном из своих писем Чехов писал: «Как я буду лежать в могиле один, так, в сущности, я и живу один».

Как жить без Бога?

Чеховская психастения – это болезненное состояние, связанное с особенностями психического склада личности Антона Павловича, которые, очевидно, проявлялись и в его творчестве. Но нас, в данном случае, интересует, прежде всего, не anamnesis morbi самого Чехова, а то, как представлена история специфической болезни общества (социального декадентства) в произведениях писателя.

Чехов был типичным представителем своего времени, так называемой «эпохи прогресса», и в Бога, в общем-то, не верил. Хотя был агностиком, а не атеистом, и верить, судя по всему, очень бы хотел. Ему нравилась та необычная атмосфера, возникавшая в церкви во время службы, особенно пасхальной, дарившая людям «не скорбь, а покой, тишину». Он с симпатией пишет о священнослужителях, что было, надо сказать, нетипично для литераторов того времени. Свидетельство тому – рассказ «Архиерей», один из лучших у Чехова, который постаралась не заметить либеральная критика.

Особенно волновала смертельно больного Антона Павловича, конечно, проблема бессмертия. Бунина удивляла непоследовательность Чехова в этом вопросе. То он «старательно-твердо» выговорил: «Это суеверие, а всякое суеверие ужасно. Надо мыслить ясно и смело… Я, как дважды два четыре, докажу вам, что бессмертие – вздор». А то вдруг утверждал прямо противоположное: «Ни в коем случае не можем мы исчезнуть без следа. Обязательно будем жить после смерти. Бессмертие – факт. Вот погодите, я докажу вам это».