Так, в своем небольшом трактате «О Константиновом даре» он рядом остроумных филологических и исторических соображений доказывает подложность того документа, на котором римские папы в течение семи веков строили свои претензии на светскую власть в Центральной Италии. Еще более смелым был также небольшой диалог «О монашеском звании», в котором, развивая положения, высказанные уже Леонардо Бруни, он резко, решительно и весьма убедительно выступает не против отдельных злоупотреблений некоторых монахов или монастырей, а против монашества как института, показывая его общественную вредность, вытекающую из систематического безделия, составляющего самую сущность монашества.
Может быть, еще большее принципиальное значение имеет произведший большое впечатление на современников трактат в форме диалогов «Об истинном благе» (в первой редакции «О наслаждении»). В нем три гуманиста, друзья Валлы, встретившись в Риме, спорят о том, что является высшим благом и какая философия наилучшая; причем один из них защищает эпикуреизм, другой — стоическую философию, третий — христианство. Будучи папским секретарем, Валла не мог, да и не хотел прямо выступить против учения церкви, поэтому он оставил спор неразрешенным, но не требуется особенной проницательности, чтобы видеть, что убедительность аргументации темперамент, фактические симпатии автора целиком на стороне друга и единомышленника автора — Антонио Бекаделли, защищавшего эпикуреизм.
Большое значение для всей культуры этого времени имел, казалось бы, и очень специальный по своей теме, трудный по ученому и сложному латинскому языку трактат Валлы: «Шесть книг о красотах латинского языка». В нем автор разбирает различные спорные, сложные вопросы латинской филологии, стремясь восстановить все детали и оттенки классического языка Цицерона и Квинтилиана.
По вкусам и занятиям близок к археологически-филологическим интересам Валлы и Флавио Бьондо и основатель кружка римских гуманистов, известного под названием Римской академии, Помпонио Лето (1428–1498). Однако для этого объединения, как в значительной мере и для Валлы, страстное увлечение римской древностью было более средством, чем самоцелью. Члены академии принимали античные имена, собирались в древних катакомбах под землей Рима, что обеспечивало этим собраниям секретность, необходимую потому, что, по видимости занимаясь невинными филологическими штудиями, они фактически мечтали о пересмотре всей культуры, религии и политического строя современной жизни, о возврате к античному демократизму, о ликвидации власти папства над Италией, а, может быть, и об отказе от христианства вообще. Эти революционно-еретические взгляды и стремления кружка Лето навлекли на него подозрения и без того нелюбившего гуманистов папы Павла II и привели к аресту в 1468 г. всех ведущих членов кружка (см. выше, стр. 108). Избежать ареста удалось только тому из членов академии, который казался особенно опасным это был флорентиец по происхождению Филиппо Буоннакорзи, в академии получивший кличку «Опытный Красивоборец», или «Каллимако Эспериенте» (1437–1496). Не без оснований Каллимако считали вдохновителем самых революционных взглядов академии. Он не только мечтал провести в Риме революцию, в результате каковой свергнуть папу, ликвидировать его власть и превратить Рим в языческую республику, но и высказывал взгляды, доводившие до логического конца утверждения Валлы, останавливавшегося на половине дороги. Каллимако становится на атеистические и даже материалистические позиции, до которых доходил мало кто из людей Возрождения. Он отрицает и высмеивает казавшиеся бесспорными в течение всего средневековья учения о бессмертии души, о загробной жизни, о значении духовной жизни, настаивает на чисто материальной природе мира, на эгоистической природе всех стремлений человека.
После своего бегства из Рима Каллимако некоторое время скрывается в Турции, а затем переезжает в Польшу, где и остается жить в качестве воспитателя детей и советника короля Казимира, оказывая своими радикальными взглядами немалое влияние на развитие гуманистических идей во всей Восточной Европе.