Очерки истории христианского синдикализма

Речь шла лишь о том, чтобы «приспособить Ипсбрук-скую программу к современному миру»^{323}. Составители новой программы опять обратились к истокам — «Рерум Новарум» со всеми его основополагающими идеями социального католицизма: достоинством человеческой личности, отвлеченным гуманизмом, признанием частной собственности и мифом о депролетаризации масс. Допускалась частичная национализация, но так, чтобы она не привела к полному исчезновению частной собственности. В духе современности — упования на регулирующую роль буржуазного государства. Все те же атаки на материалистическую философию, научную теорию классов и классовой борьбы, на теорию прибавочной стоимости. «Это ложь, что только условия материальной жизни общества определяют идеи и учреждения. Это ложь, что история человечества сводится только к классовой борьбе»^{324}. Рядом с этими атавистическими идеями были, конечно, новые мотивы: «человеческие отношения», «соучастие в управлении производством и прибылях», преподносимые как надежное средство «изменить систему». Программа имела в виду такую реформу общества, при которой предприниматель и трудящийся стали бы «нс врагами, а сотрудниками», а сама реформа осуществлялась «в согласии с капиталистами».

Все документы конфедерации этого времени пропитаны грубым антикоммунизмом; она ставила себе в заслугу, что только ее движение дает трудящимся веру, необходимую для «победы» над коммунизмом. Под этим углом зрения она рассматривала и международные отношения. На словах претендуя быть «инструментом мира», она своими клеветническими измышлениями об СССР давала пропагандистский материал поджигателям войны.

Послевоенная программа христианских союзов исходила из того, что государственно-монополистический капитализм приблизил социальный строй к христианскому общественному идеалу. Ее составители узрели не только улучшение судьбы трудящихся, «извлекших пользу из многочисленных социальных законов», по и значительные структурные сдвиги в самом рабочем классе в эпоху, когда государство выступает партнером рабочих организаций. «Есть ли еще рабочий класс?» — вопрошала газета «О травай».

Антикапитализм остался, но острие его было обращено в прошлое. Восхвалялось современное «общество благоденствия», давшее трудящимся больше, «нежели дали антикапиталистические режимы». В практической деятельности союзы МКХП увлекались приобретением мелких акций, новыми формами оплаты трудящихся вроде «зарплат-инвестиций» — этими призраками овладения собственностью, всевозможными формами соучастия, разработанными до мельчайших деталей на конгрессе 1952 г., участием в планирующих органах и паритетных комиссиях, оцениваемых как «революционная мера».

Разнообразная работа союзов свелась к лозунгу поссибилистов: «каждый день добиться чего-нибудь».

Поддержка Европейского экономического сообщества была объявлена «генеральной линией христианского синдикализма». Получив доступ в социальный комитет сообщества, эмиссары МКХП обещали основать «Европу трудящихся, а не капиталистов»^{325}, поднять социальный уровень всех стран ЕЭС. Главное в ЕЭС, говорили они, это «человеческий аспект», а потому оно «наше дело». Своим «делом» они объявили и план политического объединения Европы, откровенно направленный против стран социализма.

Теория множественности профсоюзов в программе не просто сохранилась как условие для выражения свободы личности: в ее обосновании появились новые мотивы. Генеральный секретарь конфедерации Ванистендель «открыл» социологический закон, согласно которому профсоюзы, которых он именует «группами давления», не должны превышать определенного размера; в противном случае они своей монополией ставят под угрозу демократию. Если бы, рассуждает он, профсоюзный центр ФРГ объединял 12–14 млн. членов, правительство ФРГ было бы парализовано. То же самое случилось бы, если бы АФТ-КПП достигла численности 40–45 млн. человек.

Вновь МКХП подняла флаг партийно-политического нейтралитета. Конгресс 1945 г. запретил профсоюзным функционерам участвовать в парламенте и администрации [28]. На практике все выглядело иначе. Профсоюзные работники, например ФКХТ, заседали в парламенте на скамьях католической партии (МРП), нередко призывали голосовать за тот или иной список.

Само собой разумеется, в Бельгии свое доверие они выражали только христианско-социальной партии, во Франции — МРП.

Теория стачек восстановлена в прежнем виде — их принимали как неизбежное зло, мечтали о том, чтобы «жестокое право силы уступило место светлой силе права». Тесье предпочитал забастовке «всякое согласованное решение, всякий арбитраж»^{326}. Всеобщие стачки крайне нежелательны, «дикие» отклонялись, а политические приравнивались к мятежу.