Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV века)

В 1095 г. Давид, очевидно не без участия Олега, пытается вернуть себе Смоленск, сохраняя в то же время за собой и Новгород. Он идет к Смоленску, но в это время новгородцы посылают послов в Ростов к Мстиславу Владимировичу и предлагают ему вернуться, а Давиду, наоборот, не возвращаться, и в Новгороде вокняжается Мстислав. Изгнанный из Смоленска Изяслав Владимирович захватывает Курск, а затем и Муром, откуда изгоняет посадников Олега.[819] Это было уже началом открытой борьбы с Олегом, и место для первого удара было выбрано удачно. Черниговские князья в земле вятичей, муромы, мордвы были носителями различного рода «примучиваний», и всякий, кто с ними боролся, объективно становился союзником местных «нарочитых мужей». Муром покорился не только голой силе. Летопись сообщает, что когда Изяслав подошел к Мурому: «Прияша и Муромцы и посадника я Ольгова».[820] А на следующий год Святополк и Владимир решили устроить инсценировку совета с Олегом, лучшим результатом которого для Олега была отправка его в поруб, откуда ему, пожалуй, не так бы легко удалось уйти, как с далекого Родоса. В случае отказа Олега подчиниться предложению братьев, это дало бы им возможность прибегнуть к демагогическому маневру и своеобразной апелляции к общественному мнению. Так и произошло. В 1096 г. Олег получает от братьев предложение явиться в Киев «урядиться» о Русской земле, о совместных действиях против «поганых», «пред епископы, пред игумены и пред мужи отець наших, и пред людми градскими…». Что оставалось делать Олегу? Идти против своих союзников-половцев с теми, которые все время стремятся снова изгнать его из «отчины» и ждут только случая, придраться к его поступкам? Князь-дружинник, испытавший все превратности судьбы, побывавший и изгнанником и узником, ценой терпения и усилий, силой только меча добывший себе «отчину», знал вероломство своей братии, не доверял гостеприимству даже своих братьев, тем более, что один из них недавно показал, как можно рассчитывать у него на законы гостеприимства и на неприкосновенность послов. Со стороны Мономаха и Святополка это был, несомненно, демагогический прием, так как чем же, как не демагогическим «демократизмом» можно назвать предложение Олегу явиться на суд духовенства и горожан киевских, где, якобы, князья будут смиренно выслушивать советы не только духовных лиц и «мужей» отцов своих, т. е. их старых соратников, дружинников и советников, но и горожан, — предложение, конечно, льстившее вечевым традициям киевским, но не имеющее в себе подлинного демократизма, хотя бы и архаического, который, конечно, только и был возможен в то время, не больше, нежели чистосердечный ответ князя-дружинника, истинного феодала Олега: «Несть мене лепо судити епископу, ли игуменом, ли смердом». Ответ Олега не является только лишь проявлением его личного характера, прямого и грубого характера воина-феодала. За ним стояли определенные социальные силы, которые и продиктовали ответ, видно, от всей души сорвавшийся с его уст. Этой социальной силой было черниговское боярство, которое летопись называет «злыми советниками» Олега. Конечно, для летописца-киевлянина такой ответ могли дать только «злые советники». Для нас в данном случае важно то, что в Чернигове у Олега нашлись эти советники, а ими могли быть только черниговские бояре. Что они могли ждать от киевских событий? Их князя Олега, восстановившего самостоятельность Чернигова, могли либо схватить в Киеве, либо заставить подчиниться себе киевские и переяславльские князья, причем последний сам метил на киевский стол и отнюдь не собирался ни сейчас, ни в дальнейшем возвращать Чернигову его былое положение. А для того чтобы поссориться на съезде и начать военные действия, не стоило и ездить в Киев. Мнение «злых советников» — черниговских бояр не расходилось с желанием самого Олега, и поэтому-то, чувствуя под собой опору, Олег дал себе волю и надменно ответил послам, больно стегнув киевскую церковь и прежде всего «киян» по их «демократическим» чувствам, обозвав «киян» «смердами» и не желая считаться с их мнением. Ответ Олега сослужил службу Святополку и Мономаху, создав вокруг инцидента с Олегом соответствующее «общественное мнение» в Киеве, и князья, якобы вынужденные Олегом, внутренне радуясь, что его резкость и горячность льют воду на их мельницу, еще раз обелили себя в глазах «киян», навсегда обезопасив себя от нападок и упреков в агрессии посылкой к Олегу гонцов с указанием, что так как он не хочет идти на «поганых» и замышляет против них, то они выносят их спор на суд божий.

Как расценивать описанный эпизод?