Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV века)

Сев в Переяславле, Мономах сейчас же идет в поход на половцев за Римов, где в то время стояли половецкие вежи.[816] С похода за Римов Мономах возвращается с большим полоном, и этот поход князя на половцев, располагай мы половецкими летописями, очевидно, был бы описан в тех же тонах, как и налеты половецких ханов на русские области. Через год, в 1095 г., с предложением мира к Владимиру в Переяславль приходят два половецких хана Итларь и Китан. Итларь с «лепшей дружиной» вошел для переговоров в город, где и остановился у боярина Ратибора. Китан же стал с войском между валами, причем заложником за безопасность Итларя к Китану был послан сын Мономаха Святослав. Присланный из Киева от Святополка к Владимиру боярин Славата натравил Ратибора и его «чадь» (т. е. вооруженных слуг-челядинов) на половцев, отдыхавших в его доме. С тем же предложением Славата обратился и к Мономаху. Владимир согласился на убийство Итларя. Ночью 23 февраля он послал дружинников и торков выкрасть у Китана Святослава, что те и сделали, а затем, ночью же, врасплох напал на Китана и его воинов и перебил их. Наутро, 24 февраля, Мономах послал отрока Бяндюка к ничего не подозревавшему Итларю с приглашением явиться к нему. Ратибор со своими вооруженными отроками меж тем позвал половцев завтракать в натопленную избу, где их заперли, и ратиборова чадь, проломав крышу, перебила стрелами безоружных половцев, причем сын Ратибора, Ольбег, убил самого Итларя. Сделав это «христианское дело», каким, по крайней мере, считали избиение безоружных половецких посланников подстрекавшие, Мономаха Славата, Ратибор, Ольбег и «чадь» ратиборова, Владимир, конечно, знал, что половцы не преминут отомстить за павших, и решил предпринять поход в степи на половцев, напасть самому, чтобы не быть обороняющимся. Владимир и Святополк посылают к Олегу в Чернигов, предлагая ему выступить в поход на половцев вместе с ними, но старые дружественные отношения с половцами и соображения иного порядка заставили Олега только на словах согласиться и сделать вид, что он выступает. На самом деле борьба с половцами в его расчеты не входила, и потому Олег в поход так и не пошел. «Святополк же и Володимер идоста на веже, и взяста веже, и полониша скоты и коне, вельблуды и челядь, и приведоста я в землю свою, и начаста гнев имети на Олега, яко на шедшю ему с нима на погания», — сообщает летопись.[817] Братья обращаются к Олегу с упреком, что он не пошел с ними на половцев и требуют либо выдачи, либо умерщвления сына Итларя, воспитанника Олега. Олег и в этом отказал Святополку и Мономаху, оставаясь верным своим половецким симпатиям. «И бысть межи ими ненависть». Половцы снова обрушиваются на окраины Киевского и Переяславльского княжеств, воюя у Гургева, в Заросье. В это же время летопись впервые упоминает о деятельности брата Олега, Давида, который сидел в Смоленске. Желая разделить Святославичей и не будучи уверенными в том, что Давид не выступит на помощь брату, державшемуся половецкой ориентации и не собиравшемуся беспрекословно подчиняться своим двоюродным братьям, Святополк и Мономах перебрасывают Давида на княжение в Новгород, а новгородского князя Мстислава Владимировича, сына Мономаха, сажают в Ростов. В Смоленске вокняжается Изяслав Владимирович, другой сын Мономаха. Все эти мероприятия по переброске князей, как совершенно правильно было отмечено еще С. М. Соловьевым, были вызваны стремлением Святополка Изяславича и Владимира Всеволодовича ослабить Олега.[818] На севере, в Ростове, готовился удар, на западе тоже концентрировались, враждебные Олегу силы. Вокруг Олега Святославича стягивалось кольцо, замыкалось враждебное окружение. Единственной областью, где можно было ожидать поддержки, был Рязано-Муромский край, где, в Муроме, сидели посадники Олега, а в Рязани — брат Ярослав. На юго-востоке расстилались широкие половецкие степи, где кочевали друзья и даже родственники Олега, первая жена которого была родом половчанка. Олег не принимал участия в экспансии киевского и переяславльского князей в степи, нерушимо хранил традиции, очевидно, еще Тмутараканского договора с половцами, не грабил половецкие вежи, и это не могло, с одной стороны, не вызвать укрепления чернигово-половецкого союза, а с другой, не способствовать все усиливающейся изоляции Олега.