Очерки истории Руси до монголов

Он приехал с малой дружиной на княжий двор. Святополк встретил его, и они пошли в палаты; явился Давыд, все сели вместе. Святополк начал опять упрашивать Василька остаться до Михайлова дня. «Не могу остаться, брат, – отвечал тот, – я уж и товары услал вперед». А Давыд сидел, как немой. «Ну если так, хоть позавтракаем вместе», – сказал Святополк. Василько согласился. «Посидите вы здесь, я выйду распорядиться», – и вышел вон. Давыд остался один с Васильком. Начал Василько разговаривать с ним, но в Давыде не было ни голоса, ни послушания: страх обуял его. Посидев некоторое время, Давыд спросил, где же брат (то есть Святополк). Ему отвечали: «Стоит на сенях». «Я схожу за ним, – сказал Давыд, вставая, – а ты, брат, посиди один», – и вышел вон. В тот же миг люди его бросились на Василька и сковали по рукам и по ногам. Сопротивляться возможности не было; он был один. Потом его заперли и на ночь приставили к нему сторожей.

Наутро созвал Святополк бояр и киевлян и поведал им, что слышал от Давыда, будто Василько убил его брата, а на него сговаривался с Владимиром и хочет также убить и занять его города. Бояре и люди отвечали: «Голову свою, князь, надо тебе беречь; если Давыд говорит правду, Василько должен принять казнь; если он говорить ложь, то даст ответ Богу и примет месть».

Между тем слух разнесся по Киеву, что происходит на княжем дворе. Проведали игумены и пришли к князю молиться о Васильке. Святополк ссылался на Давыда; он уже сжалился, и ему хотелось отпустить Василька.

А Давыд, боясь теперь Василька еще больше, настаивал на ослепленье: «Если ты пустишь Василька, – твердил он, – то ни тебе не княжить, ни мне…» И слабый Святополк уступил: «Делай, что хочешь».

Той же ночью скованного Василька отвезли на колах в Звенигород, верстах в 20 от Киева, и посадили в темницу. Он еще не понимал, куда его везут и что с ним будет. Вдруг видит он, что торчин точит нож; только тогда догадался он, что хотят его ослепить, и горько заплакал, возстенал. Вошли посланные – Сновид Изечевич, конюх Святополка, и Дмитр, конюх Давыда, и стали расстилать на полу ковер. Разостлав, подошли они к Васильку и хотели повалить: в отчаянии он начал бороться, и нельзя было с ним сладить. На подмогу пришли другие; все вместе они повалили, наконец, Василька на пол и связали, потом сняли доску с печи и положили ему на грудь. Сновид Изечевич и Дмитр сели по концам; он рвался и бился из-под них, и не могли удержать его. Тогда сняли другую доску с печи, наложили и сели по концам еще двое; вся грудь у него захрустела, – так придавили они вчетвером несчастного. Подступил к нему торчин, именем Беренди, овчюх Святополка, с ножом в руке, и хотел ткнуть в глаз, – но не попал, а только порезал лицо, рубец видел после на Васильке сам летописец, – он ткнул еще и оторвал зеницу; ткнул в другой раз и оторвал другую зеницу. Василько уже был без чувств. Его вынесли на ковре, положили на телегу замертво и повезли во Владимир.

Дорогой сторожа остановились в городе Здвижени обедать, за мостом, на торговище. Василька, все еще бесчувственного, они стащили с воза и принесли в избу; сняли кровавую сорочку и отдали попадье выстирать. Попадья, выстирав, надела на Василька и начала громко стонать над ним, считая его умершим. Он услышал ее стон, очнулся и спросил: «Где я?» «В Здвижени городе», – отвечали ему. «Дайте мне воды». Ему подали. Он выпил, и вступила в него душа, он опомнился, ощупал сорочку и закричал: «Зачем вы сняли с меня мою сорочку кровавую? Я хочу умереть в ней и предстать пред Господом».

Сторожа, отобедав, опять положили его на телегу, потому что путь был труден, и привезли во Владимир на шестой день. Вслед за ним, как будто какой улов уловив, приехал во Владимир и Давыд, посадил его на дворе Вакееве и приставил тридцать человек да двух отроков княжих, Улана и Копчу, стеречь его.

А что делалось в Киеве?

Владимир Мономах, услышав об ослеплении Василька, ужаснулся. Он тотчас послал к Давыду и Олегу Святославичам звать их в Городец (против Киева, близ устья Десны). «Воткнут нож между нами, – говорил он. – И мы должны исправить это зло, какого не бывало никогда в Русской земле, ни при отцах, ни при дедах наших. Если мы не исправим его, то еще больше зло встанет на нас, и брат начнет убивать брата, и погибнет земля Русская, и враги наши Половцы придут и возьмут все».

Ослепление Василька. Гравюра Ф.А. Бруни. 1839 г.