Очерки из будущего

Вечером накануне битвы, когда обе армии расположились лагерем друг против друга, была предпринята последняя попытка найти компромисс, но безрезультатно. Оррин потребовал признания своего принципа личной свободы, и в этом ему было отказано. Генерал националистической армии вернулся в свой лагерь и приготовился к бою на следующий день. Подняв свои войска, он обратился к ним со следующей речью:

– Друзья-рабочие и сторонники коллективного содружества. На нас возложена великая обязанность защитить государство от величайшей опасности, которая когда-либо угрожала ему. Обостренный случай атавизма поместил в нашу среду человека со всеми деградировавшими, эгоистичными чертами прошлого века. Он коварно подрывает социальную структуру, пока все её здание не рухнет. Должны ли мы позволить ему преуспеть в его усилиях? Неужели националистическое государство не способно справиться с этой чрезвычайной ситуацией? От того, какие усилия мы предпримем завтра, от судьбы завтрашней битвы зависит ответ.

История зафиксировала её результат.

1890 год

Новая спектроскопия

Уильям Вирт Хоу

Поезд с грохотом подкатил к станции и остановился с лязгом сцепок и скрежетом колес. Поезд так торопился тронуться, что я поспешно покинуть его и стоял на платформе практически в одиночестве, пока он, пыхтя, удалялся на восток. Таким образом я вернулся в свой родной город на западе Нью-Йорка после долгих лет отсутствия – столь долгих, что их было трудно сосчитать.

На месте придорожного постоялого двора, столь знаменитого в те времена, когда здесь пролегали дороги и катились кареты, стоял кирпичный отель грозного вида. Вязы перед входом, к счастью, не пострадали, и, подобно девам из "Сна" Тэннисона, набрали силу и грацию и выглядели еще более величественно, чем прежде. Я прошел через зелень и спустился в долину к западу – миновал кладбище, где так много моих старых друзей наслаждались совершенным покоем, и пересек ручей Сакер-брук. Это его домашнее название, хотя местный антиквар утверждал, что он должен называться Ганаргва, или что-то в этом роде. Поднимаясь по дороге, я добрался до Арсенального холма, откуда на рассвете Четвертого июля стреляли из одного орудия, а на восходе солнца – из тринадцати, заставляя дребезжать окна Академии, и то и дело отрывая руку какому-нибудь патриоту, у которого было больше рвения, чем знаний в обращении с артиллерией. Дальше по склону был сад дяди Таддея, знаменитый грушами Виргалье. Были ли где-нибудь еще такие сочные груши, как эти? Мне сказали, что они стали такими же устаревшими, как дронт.

Дальше, на склоне, уходящем на юго-восток, я знал, что найду виллу, которой в детстве часто восхищался. Она была построена железнодорожным подрядчиком в какой-то светлый период успеха, и в воспоминаниях моей юности она всегда представляла собой очаровательную картину. Со стенами из темно-серого известняка, в превосходном архитектурном стиле, она стояла на склоне холма, в старом парке. Справа было озеро, слева – роща гикори с ее сокровищами из орехов и стаями белок, а внизу лежала деревня, которую я только что покинул, и ее окна подмигивали в лучах послеполуденного солнца.

Подойдя к вилле, я увидел, что она была значительно расширена и улучшена. Это уже не была частная резиденция. Очевидно, железнодорожный подрядчик, как и большинство из нас, уехал на Запад, и это место превратилось в летний курорт. Здесь стояли деревенские скамьи, площадки для крокета и теннисные корты, тут и там стояли экипажи, и время от времени слышался негромкий стук кеглей.

Я прошел мимо главного здания, пересек лужайку и подошел к летнему домику, стоявшему на краю поля. Туман затуманил мои глаза, когда я узнал знакомую сцену. Если бы только можно было снова стать маленьким мальчиком в этом раю груш, орехов, белок, леса и воды! Внизу ручей с уютным названием извивается по низине и впадает в озеро. Несколько каменных бугорков возле его устья свидетельствуют о ледниковом воздействии древних времен. Само озеро имеет тот особенный и глубокий синий цвет, который, как предполагается, делал глаза Астарты столь притягательными для ее поклонников. За семь лет до того, как пилигримы высадились в Плимуте, индейцы племени сенека успешно защитили свою крепость на этом месте от нападения Шамплейна, который приплыл на веслах с реки Освего и вторгся в этот Эдем. В то время у индейца был выбор где жить, и он пользовался им с таким же прекрасным инстинктом, как и его друзья – бобр и бизон.