Очерки из моей жизни. Воспоминания генерал-лейтенанта Генштаба, одного из лидеров Белого движения на Юге России

Как только начался гон, показалась лисица, шедшая прямо на Смирнова (назову его так). Лисица была от него еще шагах в 80, как он стал поднимать ружье. Глядя в его сторону, я ясно видел, что он выстрелил, не донеся приклада до плеча. Лисица резко повернула и полным ходом пошла в моем направлении. Охотники, бывшие между Смирновым и мною, видя, что лисица идет прямо на меня, в нее не стреляли. Я напряженно ожидал приближения лисицы. Вот она уже шагах в 50 от меня; я вскидываю ружье, но она, несколько изменив направление своего бега, приближается к леску, бывшему передо мной. Я решаю дать ей проскочить через лесок и положить ее на открытом месте по другую сторону его. Лисица скрывается в леске; проходит несколько томительных секунд, и она не появляется. Я волнуюсь. Приближается егерь Степан со своими двумя помощниками. Я кричу ему, что лисица застряла в леске. Проходит еще несколько минут, и я слышу крик Степана, обращенный к одному из его помощников: «Подходи, вот она сидит под кустом; подходи осторожно, чтобы не дать ей броситься назад!» Проходит еще минуты две, и опять голос Степана: «Смотри, да она дохлая.» Минуты через две выходит из леса Степан и несет перед собой за хвост (трубу; борзятники хвост у волка называют «поленом», а у лисицы «трубой») лисицу.

Как мы ее ни осматривали, никакой раны не было видно. Когда сняли шкуру, оказалось, что в лисицу не попало ни одной дробинки. Ясно, что лисица околела от перепуга, вероятно, от паралича сердца. Смирнов был горд, так как трофей достался ему, как единственному стрелявшему по лисице.

Обыкновенно после охоты с флажками на лисиц оставалось до поезда много времени, и мы ходили «тропить» по следу зайцев. Охота эта очень неприбыльная, но забавная. Случается, что заяц выскакивает из снега почти из-под лыж. Пробовал я ходить на лыжах в лес на поиски зарывшихся в снег тетеревов, но ни разу на них не натыкался.

Однажды, бродя на лыжах вдоль опушки леса в поисках тетеревиных следов и «ямок», я увидел на деревьях группу тетеревов. (Стайки тетеревов при большом морозе спускались на снег и устраивали в снегу ходы (которые охотники и называли «ямками») и зарывались в снег, где и согревались и проводили ночи и часть дня. Зарывание в снег, думаю, делается тетеревами и для спасения от пернатых хищников, но подвергает их другой опасности: появления лисицы.) Стал подкрадываться. У меня, кроме двустволки, была малокалиберная винтовка, которую я и взял в руки, а двустволку на откидном ремне прикрепил к груди. Когда я подошел шагов на 150, стайка тетеревов слетела, но один тетерев-черныш остался сидеть на небольшой березке, на одной из нижних веток, всего аршина два от земли. Я стал его «скрадывать». Приблизился шагов на 75. Сидит. Хотел выстрелить из винтовки, но решил, что если приближусь еще шагов на 10, то из двустволки можно его сбить. Переменил ружья, взял двустволку в руки и стал вновь подкрадываться. Приблизился к нему шагов на 50 – сидит. Меня это заинтересовало. Будучи хорошим стрелком, решил подходить дальше, будучи уверенным, что на чистом месте (березка стояла одиноко несколько в стороне от опушки леса) я его при взлете собью. Подхожу шагов на 20, на 10. Сидит. Ничего не понимаю. Подхожу к дереву вплотную – сидит. Держа ружье наготове левой рукой, протягиваю правую к тетереву и его хватаю. Мое полное удивление: тетерев тверд как камень, мертв.

Срезав ножом ветку, на которой сидел тетерев, его рассматриваю. Ничего не найдя и ничего не понимая, кладу тетерева в ягдташ и иду в охотничий домик.

Придя, рассказываю все егерю Степану. Степан стал рассматривать тетерева и обнаружил под левым крылом две дробовые ранки. Стало ясно, что, вероятно, накануне кто-то ранил тетерева, и он, раненный, вместе со стайкой других тетеревов устроился на ночь на дереве, но замерз и околел. Я отдал тетерева Степану, который затем мне сказал, что тетерев был вполне свежий, и он устроил себе отличное жаркое.

Несколько раз я устраивал охоту на тетеревов с чучелами: сам садился в приготовленный шалаш, а на одном из ближайших деревьев прикреплялись два-три тетеревиных чучела; егерь бродил на лыжах в лесу и спугивал находившихся там тетеревов. Но эта охота казалась мне очень скучной (долгое и томительное ожидание, чтобы вспугнутые тетерева подсели к чучелам, приняв их за живых тетеревов), и только один раз мне удалось сбить одного неосторожного черныша, усевшегося от меня шагах в 30.

На озеро Пено (верховье Волги) я любил ездить весной. Из-за дальности расстояния нужно было выкраивать два свободных дня, а потому эти поездки удавались очень редко. Я обыкновенно с кем-нибудь сговаривался, и мы ездили на озеро Пено вдвоем или втроем. Я брал с собой всегда на эти поездки пирожки с рисом и бутылочку водки.