Очерки о биологах второй половины ХХ века

Вообще по поводу учёных степеней ведущих сотрудников Института следует сказать несколько слов особо. В январе 1965 г. в газете «Правда» появилась передовая статья, в которой рассматривался вопрос о подготовке в СССР научных кадров, и ИРФХБ был упомянут среди аутсайдеров. В статье было отмечено, что за 5 лет с момента организации ИРФХБ в Институте не было защищено ни одной докторской диссертации. Формально писавшие статью («передовицы» не подписывались и шли от имени редакции) были правы, но поспешили и даже несколько разозлили коллектив нашего Института. Во-первых, в только что созданном институте, работающем в области экспериментальной науки, да еще в условиях перманентного переоборудования помещений, трудно было вести экспериментальную научную работу и готовить диссертации, ибо много сил уходило на организационную и хозяйственную работу. А, во-вторых, именно в 1965 г. начались ежегодные защиты докторских диссертаций сотрудниками института. Подавляющее большинство работ, защищенных сотрудниками Института в виде кандидатских и докторских диссертаций, начинались в его новых стенах «с нуля» и, конечно, требовалось какое-то время для получения результатов работы и написания работ. Но первой докторской диссертацией, защищённой сотрудником Института, была диссертация А. А. Прокофьевой-Бельговской по совокупности её работ, выполненных в 40–50-х годах.

Дело было в том, что докторская диссертация А. А. Прокофьевой-Бельговской, посвященная цитогенетике дрозофилы, защищённая весной 1948 г., была отвергнута ВАК’ом, ибо Александра Алексеевна отказалась дополнить выводы диссертации фразой о том, что её работа свидетельствует о правильности положений «мичуринской генетики» и ошибочности хромосомной теории наследственности. Эту фразу ей предложил вставить в «Выводы» председатель ВАК Кафтанов прямо на пленуме ВАК, на котором рассматривался вопрос о присуждении ей ученой степени доктора наук в январе 1949 г. По словам самой Александры Алексеевны, С. Кафтанов обратился к ней с комплиментами по поводу её научной работы. Он сказал, что её знают как выдающего исследователя и понимают, что быстро переделать большой текст диссертации в духе положений мичуринской биологии – невозможно. Но если в выводах написать ключевую итоговую фразу, то пленум ВАК согласится присудить Прокофьевой-Бельговской докторскую степень, и даже предложил ей подумать до следующего заседания пленума ВАК. Однако А. А. Прокофьева-Бельговская отказалась от этой привилегии и заявила, что вся её работа, оформленная в виде диссертации, свидетельствует о справедливости хромосомной теории наследственности, и докторская диссертация Прокофьевой-Бельговской была отклонена ВАК’ом с формулировкой: «…представленная к защите работа не отвечает требованиям, предъявляемым к диссертациям на соискание учёной степени доктора наук». Вся эта сцена была высшим уровнем фарисейства власть предержащих, и проявлением стойкости и мужества женщины-учёного.

Те же самые материалы отвергнутой диссертации с добавлением новых результатов вошли в доклад А. А. Прокофьевой-Бельговской, защищённый в виде диссертации в январе 1965 г., буквально через несколько дней после опубликования статьи в газете «Правда». Руководящий печатный орган КПСС отстал от событий: день защиты был назначен до публикации статьи и эти объявления публиковались в печати, а «Правда» – не уследила. Кстати, вслед за защитой диссертации А. А. Прокофьева-Бельговская была немедленно избрана членом-корреспондентом АМН СССР, причём ещё до утверждения её докторской учёной степени новым ВАК’ом.

Затем, в течении 15 лет, последовавших за упомянутым 1965 г., сотрудниками института было защищено 37 докторских диссертаций: в среднем 2,5 докторских диссертации в год! После 1982 г., когда я перешел в Институт общей генетики, этот темп защит в ИМБ АН СССР-РАН сохранился. Уже к средине 80-х годов в ИМБ почти не осталось лаборантов и старших лаборантов: старшие лаборанты постепенно защищали кандидатские, а некоторые потом и докторские диссертации, становились научными сотрудниками, а фонд зарплаты и штатное расписание не позволяли сохранять ставки лаборантов. Представляете себе сложившуюся концентрацию «мозговой энергии» в стенах института при отсутствии тех, кто мог бы мыть лабораторную посуду? Эту ситуацию можно расценивать с разных точек зрения, но разговор об этом увёл бы нас в сторону. Вернёмся к первым годам существования ИРФХБ-ИМБ.

Первые Школы по молекулярной биологии

«От ложного знания – к истинному незнанию!»

Девиз школ