Очерки о югославских информбюровцах

22 марта 1951 г. Политбюро ЦК КПХ столкнулось с новым доказательством этой истины. В Славонском Броде секретарь котарского народного комитета изнасиловал девушку. Она подала в суд. Прокурор выступил на его стороне, сфальсифицировал доказательства, запугал свидетелей, и жертву осудили за клевету. ЦК КПХ частным путем узнал об этой истории, и лишь благодаря этому оказалось возможным восстановить справедливость205.

Разумеется, во всех приведенных примерах речь идет о крайних случаях. Но они рельефно показывают, что в случае беззакония непосредственных исполнителей, подкрепленного прямыми стимулами сверху, невинно пострадавший едва ли мог рассчитывать на справедливость. Его жалобы разбились бы о круговую поруку государственных и партийных чиновников.

У нижестоящих органов власти и УДБы нередко обнаруживались свои особые мотивы придать размах репрессиям. Дело было не только в стремлении отвести от себя подозрения в поддержке информбюровцев, как в упоминавшемся ранее случае Панзы Брнэ. Возникали и дополнительные мотивы. Обвинение противника в поддержке Коминформбюро позволяло присвоить себе его имущество. Так весной 1952 г. в реферате «Проблемы законности и правосудия» Политбюро ЦК КПХ получило такую картину произвола УДБы в предшествующие годы: «Случаи обыска квартиры без ордера, изъятие вещей, которые не имеют отношения к уголовному делу, распоряжение вещами, на которые наложен арест, до конечного решения о конфискации и т.п., стали достаточно редкими, хотя они еще есть в отдельных случаях. Большое число жалоб граждан на эти нарушения относится к случаям, которые происходили раньше, а сейчас их граждане забирают назад, ссылаясь на общий курс законности или на правила, которые тем временем приняты»206. Так, из воспоминаний А. Раштегорца известно, что присваивать имущество арестованных информбюровцев не брезговал даже начальник союзной УДБы Светислав Стефанович-Чеча и другие люди из окружения Ранковича207.

Бывало, что раздувание кампании против информбюровцев осуществлялось, чтобы уйти от кары за какие-нибудь другие преступления. Так в Словении в срезе Чрномель торговый инспектор Ё.Мацеле выявил нарушения и злоупотребления у членов местного народного комитета и парткома. Они пользовались своим служебным положением для личного обогащения. В ответ на разоблачения 9 января 1953 г. срезный партком исключил его из партии с формулировкой «информбюровец»208. Бывало, что обвинения в информбюровщине возникали в ходе сведения счетов. В 1951 г. неуживчивый судья Верховного суда Хорватии А.Старчевич заелся со своими коллегами и обвинил пятерых работников суда в том, что они информбюровцы. Те выдвинули встречное обвинение в адрес обидчика, что он сам информбюровец, но в Политбюро ЦК КПХ поверили не им. В результате Старчевич успешно избавился от тех, с кем у него был личный конфликт209.

Руководители местных парторганизаций и органов власти нередко подавляли любую критику в свой адрес. В этой связи характерен пример котара Джаково, где в апреле 1949 г. партийная комиссия ЦК КПХ выявила настоящий разгул местного секретаря горкома. «Эта комиссия в связи с проведением встреч с партийными организациями установила диктаторство со стороны отдельных членов комитета. Так секретарь городского комитета [Джакова] Кавалин пригрозил, что расквасит морду тому, кто будет критиковать руководство, поскольку членов к[отарского] к[омитета] и г[ородского] к[омитета] нельзя критиковать, и никого не нашлось, чтобы опровергнуть такую позицию Кавалина. Члены партии боятся критиковать, вместо этого между собой шепчутся о нарушениях, о которых уже и граждане открыто говорят. Это явление особенно выразилось в партийных организациях в городе Джаково»210. ЦК КПХ осудил зажимание критики на местах, но совсем напрасно обвинил Кавалина. Если бы члены комиссии лучше знали довоенную историю КПЮ, то они могли бы припомнить, как в 1937 году лично Йосип Броз-Тито написал статью, где провозглашал троцкистом любого члена партии, который невпопад критикует партийное руководство211. Это был общий партийный стиль, поэтому методы Кавалина регулярно воспроизводились в партии. В феврале 1951 г. Вицко Крстулович сообщил своим коллегам из Политбюро ЦК КПХ о методах управления в Далмации: «В Книне я видел у некоего офицера ряд писем, в которых народ жалуется на фюрерство»212.