Очерки по аналитической психологии

Смех бессознательного был тогда в известной мере оправдан, и это подтвердил последующий период совершенного здоровья. Ей удалось заставить все прошлое исчезнуть. Лишь воспоминание о случае с итальянцем снова угрожало поднять на поверхность подземный мир. Но она быстро закрыла все двери и была здорова до тех пор, пока дракон невроза не приполз к ней как раз тогда, когда она уже считала себя защищенной от опасности, пребывая в так называемом идеальном состоянии – в качестве супруги и матери.

Сексуальная психология объясняет причину невроза тем, что больная в конечном счете еще не освободилась от отца, поэтому связанные с ним воспоминания снова всплыли, когда она открывает в итальянце то же таинственное Нечто, которое уже в отце произвело на нее сильное впечатление. Эти воспоминания, естественно, снова возникли в аналогичном опыте с мужем, который оказался причиной, вызвавшей невроз. Поэтому можно было бы сказать, что содержание и основа невроза заключаются в конфликте между фантастическим инфантильно-эротическим отношением к отцу и любовью к мужу.

Рассматривая ту же картину болезни с точки зрения «другого» инстинкта – воли к власти, мы увидим, что она будет выглядеть совсем иначе: неудачный брак родителей превосходно удовлетворял ее детский инстинкт власти, который требует, чтобы «я» при любых обстоятельствах оставалось «на высоте», какой бы путь – прямой или кружный – ни вел к этой цели. «Неприкосновенность личности» в любом случае должна быть сохранена. Любая, пусть даже кажущаяся, попытка окружающих хоть в малейшей степени подчинить субъекта встречает, по выражению Адлера, «мужской протест». Поэтому разочарование матери и ее впадение в невроз создали в высшей степени желанные и благоприятные условия для реализации власти и для того, чтобы оказаться на высоте ее требований. Любовь и прекрасное поведение – это с точки зрения инстинкта власти замечательные средства для достижения цели. Добродетель нередко способна вынудить признание у окружающих. Уже ребенком наша пациентка умела с помощью особенно приятного и милого поведения обеспечить себе преимущество в глазах отца, и прежде всего подняться над матерью. И происходило это отнюдь не из любви, скажем, к отцу: любовь была лишь подходящим средством для того, чтобы оказаться на высоте. Красноречивое подтверждение тому – судорожный смех, охвативший ее при известии о смерти отца. Многие склоняются к тому, чтобы подобного рода объяснение считать отвратительным обесцениванием любви, если вообще не злонамеренной инсинуацией. Однако следует на мгновение прийти в себя и увидеть мир таким, каков он есть. Думается, вам неоднократно приходилось видеть любящих людей, верящих в свою любовь лишь до тех пор… пока не достигают цели. А затем они отворачиваются, как будто никогда не любили. Разве сама же природа тоже не поступает так? Возможна ли вообще «бесцельная» любовь? Если да, то принадлежит она к тем высшим добродетелям, которые, как всем давно известно, очень редки. Люди, пожалуй, обычно склонны как можно меньше раздумывать о цели своей любви, в противном случае они могли бы сделать открытия, высветившие достоинства их собственной любви менее благоприятным светом.

Итак, пациентка, узнав о смерти отца, стала истерически смеяться: она наконец оказалась на высоте. Это был приступ судорожного истерического смеха, т. е. психогенный симптом, нечто проистекавшее из бессознательных мотивов, а не из мотивов сознательного «я». Это такое различие, которое нельзя недооценивать, ибо оно дает понять, как и откуда возникают определенные человеческие добродетели. Нечто противоположное этим добродетелям ведет в ад, т. е., выражаясь современным языком, в бессознательное, где издавна накапливаются антиподы наших сознательных добродетелей. Поэтому люди не хотят ничего знать о бессознательном уже из одного благонравия. Вершиной добродетельной мудрости считается даже утверждение, что бессознательного не существует. Однако, к сожалению, со всеми нами происходит то же, что и с братом Медардом в «Эликсире сатаны» Э. Т. А. Гофмана: где-то существует чудовищный, страшный брат, т. е. наш собственный, телесный, кровью связанный с нами антипод, который удерживает и злокозненно накапливает все то, что нам весьма удобно не замечать.