Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2

Строки

Я в детстве приходил на этот склон,

Где колокольчики в траве цвели.
Здесь высился мой древний Илион
И греческие плыли корабли.
Теперь тут сеть канав со всех сторон
И лоскуты болотистой земли,
Лишь дюны серые – да ветра стон,
Дождь над водой – и груды туч вдали!

Сонет

Певцы иных, несуетных веков:

Старик Вергилий, что с утра в тенечке,
Придумав три или четыре строчки,
Их до заката править был готов;

И ты, Гораций Флакк, что для стихов

Девятилетней требовал отсрочки,
И ты, Катулл, что в крохотном комочке
Оплакал участь всех земных певцов, –

О, если глядя вспять на дольний прах,

Вы томики своих произведений
Еще узрите в бережных руках,

Ликуйте, о возвышенные тени! –

Пока искусства натиск и размах
Вас не завалит грудой дребедени.

Frater ave atque vale

Выплыли из Дезенцано и до Сермия доплыли,

Веслами не потревожив дремлющих озерных лилий.

Над смеющейся волною здесь, о Sermio venustol

Слышится мне голос ветра среди трав, растущих густо.

Здесь нежнейший из поэтов повторял в своей печали:

До свиданья, братец милый, frater ave atque valel

Здесь, среди развалин римских, пурпуровые соцветья

Так же пьяны, так же сладки через два тысячелетья.

И шумит на бреге Гарды над сверканием залива

Сладкозвучного Катулла серебристая олива!

За волнолом

Закат вдали и первая звезда,

И ясный дальний зов!
И пусть теперь у скал замрет вода;
К отплытью я готов.

Пусть медленно, как сон, растет прилив,

От полноты немой,
Чтобы безбрежность, берег затопив,
Отхлынула домой.

Пусть колокол вечерний мерно бьет,

И мирно дышит бриз,
Когда пройду последний поворот,
Миную темный мыс.

Развеется за мной, как морок дня,

Береговой туман,
Когда мой Лоцман выведет меня
В открытый океан.

Роберт Браунинг: между Пушкиным и Достоевским

Очевидно, что в европейских литературах всегда существовали синхронные, параллельные явления и события. Особенно хорошо они видны в ретроспективе, когда мы из своего далека, как некие парящие орлы, можем обозревать литературную карту прошлого. Чего тогда не откроется любопытному взору? Иной раз увидишь, например, как два писателя, английский и русский, не знающие абсолютно ничего друг о друге, бродят где-то рядом, буквально по одним дорожкам, и создают произведения не просто сходные по духу, а порой буквально с той же самой драматической коллизией.

Интересно ли это? Да. Но существенно ли для истории литературы? На мой взгляд, очень существенно – ибо показывает, что сама эпоха была чревата этой мыслью и замыслом, что один и тот же ветер, веявший над Европой, разносил невидимые зерна, западавшие в души разноплеменных и разноязычных авторов, при условии особого сходства их душ и готовности к такому посеву.

С Робертом Браунингом и русской литературой такие скрещения произошли дважды с промежутком в тридцать пять лет. Первый эпизод связан с А. Пушкиным и его драматическими опытами.

Роберт Браунинг. Данте Г. Россетти, 1855 г.