Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время

По смерти царя немедленно закрыли границы государства, никого чрез них не впуская и не выпуская. Не только на больших дорогах, но и на тропинках поставили стражу, опасаясь, чтобы никто не вывез вестей из Московского государства в Литву и к немцам. Купцы польско-литовские и немецкие были задержаны в Москве и пограничных городах – Смоленске, Пскове и других – с товарами и слугами, и весь этот люд получал даже из казны хлеб и сено. Официальные гонцы из соседних государств также содержались под стражей и по возможности скоро выпроваживались пограничными воеводами обратно за московскую границу. Гонцу оршинского старосты в Смоленске не дозволили даже самому довести до водопоя лошадь, а о том, чтобы купить что-либо на рынке, нечего было и думать. Боялись московские люди и того, что соседние государства задумают воспользоваться междуцарствием в Москве и откроют военные действия. В городах от украйн принимали экстренные меры. Смоленские стены спешно достраивали, свозя на них различные строительные материалы «тысячами» возов. К двум бывшим в Смоленске воеводам присоединили еще четырех. Усиленный гарнизон Смоленска не только содержал караулы в самой крепости, но и высылал разъезды в ее окрестности. В Пскове также соблюдали величайшую осторожность и также был обновлен административный состав. Словом, Московское государство готовилось ко всяким случайностям и старательно оберегалось от постороннего вмешательства и соглядатайства. Избрание царя должно было совершиться не только без постороннего участия и влияния, но и втайне от посторонних глаз. Никто не должен был знать, в какой обстановке и с какой степенью единодушия будет избран новый московский государь[66].

Тем интереснее и ценнее сведения о московских делах и отношениях, успевшие проникнуть сквозь смоленские и псковские заставы к соседям Московского государства. Если сопоставим эти недавно обнародованные сведения с тем, что находится в памятниках собственно московской письменности, то получим ряд очень важных указаний и намеков на московские события 1598 года – таких указаний и намеков, которые осветят нам смысл не одной лишь избирательной борьбы 1598 года, но и многих последующих событий времени царя Бориса. Обычные наши представления об избрании Бориса в цари придется значительно изменить, старые взгляды придется исправить.

Вряд ли кто из серьезных писателей решится теперь повторять по поводу избрания Годунова в цари старые обличения, столь горячо обращенные на самого Бориса и на патриарха Иова Карамзиным, Костомаровым и И. Д. Беляевым. Можно считать окончательно оставленным прежний взгляд на царское избрание 1598 года как на грубую «комедию» и на Земский собор, избравший Бориса, как на «игрушку» в руках лукавого правителя. После известного исследования В. О. Ключевского не остается сомнения в том, что состав Земского собора 1598 года был нормален и правилен. «В составе избирательного собора, – говорит Ключевский, – нельзя подметить никакого следа выборной агитации или какой-либо подтасовки членов». Собор 1598 года по составу был совсем однороден с собором 1566 года: и на том и на другом «было представительство по служебному положению, а не по общественному доверию». Подобное представительное собрание, – как бы мало, на наш взгляд, оно ни отражало действительное настроение общества, – все-таки признавалось законным выразителем общественных интересов и мнений. Если мы удостоверимся в том, что собор 1598 года сознательно и свободно высказался в пользу избрания именно Бориса, мы должны будем счесть его возведение на престол законным и правильным актом народной воли.

С формальной стороны именно так и было. Собор, в нормальном составе, руководимый патриархом, единогласно нарек Годунова царем и многократными просьбами и настояниями вынудил его принять избрание. Оставаясь при новом царе в течение весны и лета 1598 года, сопровождая его в поход против татар к Серпухову, собор закончил свою деятельность утверждением избирательной грамоты 1 августа, в которой соборное избрание опять-таки представлено было единодушным и единогласным. Почти 500 подписей, находящихся на этой грамоте и принадлежащих членам собора, свидетельствуют нам, что грамота эта была не своевольной подделкой «лукавых рачителей» Бориса, а действительным актом правильной соборной деятельности. Нет возможности сомневаться, что официальная сторона царского избрания была обставлена такими формальностями, которые обеспечивали избранию непререкаемую законность.