Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время

О других возможных соперниках правителя Бориса Федоровича говорили гораздо менее. Особенно мало шансов было у царского оружничего Б. Я. Бельского. Насколько можно судить о характере этого человека, он представляется типичным политическим карьеристом, легко идущим на беззаконие. В 1584 году его обвиняют в том, что он желал путем насильственного переворота передать московский престол помимо старшего брата Федора младшему Димитрию. В 1598 году о нем рассказывают, что он сам назойливо выступал претендентом на престол. В 1600 году против него возникает обвинение, что он затевал что-то против Годунова на южных границах государства, в Цареве-Борисове, который ему было поручено построить и укрепить. Если присоединить к этому еще обвинение, что он умертвил своего благодетеля царя Иоанна Грозного, то наберется достаточно данных, чтобы составить себе понятие о том, как оценивали современники нравственные достоинства Богдана Бельского. Не будучи ни боярином, ни даже окольничим, происходя из второстепенного служилого рода Плещеевых, он мог только по исключительной дерзости своей мечтать о троне. Один слух о подобных претензиях, если даже он был и неоснователен, должен был раздражать и Бориса, и прочую знать. Наконец, последний из соперников Бориса, кн. Ф. И. Мстиславский, имел гораздо более данных считаться в числе претендентов. Его бабка была двоюродной сестрой Ивана Грозного, а отец бывал неизменно первым среди бояр этого царя. Но мы уже однажды видели, что бояре невысоко ценили породу Мстиславских и находили, что «великими» их учинил Грозный не по отечеству, а своим жалованием, по родству. К тому же Мстиславские пошли не от Рюрика, а от литовского Янутия и не были коренным московским родом[68].

Таким образом, в решительную минуту царского избрания, когда Борису оставалось сделать последний шаг к той заветной цели, к которой он давно и так обдуманно приближался, Борис должен был узнать, что общественное мнение не его одного прочит в цари. Против него поставлена была семья Романовых, рядом с его именем произносилось имя Бельского и князя Мстиславского, шли даже какие-то слухи о Максимилиане. Не считая Максимилиана, кандидатура которого вряд ли имела серьезный смысл среди собственно московских людей, из русских соперников Бориса, кажется, один лишь Мстиславский определенно устранился от борьбы, остальные же не сразу уступили Борису. Заключаем это из донесений немецких и литовских агентов. Мы уже видели, что А. Сапега в январе 1598 года имел сведения о возможности даже кровопролития во время царского избрания; если это опасение не было основательным, оно все-таки свидетельствовало о смутном настроении умов и о тревожных ожиданиях. В начале февраля до А. Сапеги доходит уже слух о том, что Годунов поссорился с боярами и что Федор Романов бросался на него с ножом. Агенты Сапеги сначала довели его до уверенности, что именно этот Романов, а не Годунов, скорее всего, будет избран на престол, и лишь постепенно убеждался Сапега в том, что у Годунова сильная партия и большие шансы. Передавая об этом в середине февраля Хр. Радзивиллу, он замечает, что московские вельможи желали бы избрать на царство Федора или Александра Романовых, но что простонародье (pospolity czlowiek) и стрельцы предпочитают Годунова и что поэтому московские люди никак не могут сговориться и между ними большой раскол и раздражение. Немногим позднее из Пскова писали о московских делах и в Германию, что Годунов воцарился насильно (mit gewalt) и что в последние две недели (то есть в первой половине февраля) в Москве произошла великая смута из-за царского избрания: вельможи (die vornembsten) не желают признавать Годунова царем. Эта смута передалась и в области: многие будто бы уклонились от присяги новому царю, и между прочим братия Псково-Печерского монастыря, которую привели ко кресту уже мерами принуждения.