Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время

Итак, не позднее 1594 года начали в Москве думать о предстоящем прекращении династии: Борис начал рядом с собой «объявлять» своего сына Федора, а А. Щелкалов беседовал с Варкочем о штирийском эрцгерцоге. Сколько-нибудь определенные шаги всяких претендентов были невозможны, пока не выяснилось поведение царицы Ирины. Когда же она удалилась от царства в иноческую келью, оказалось, что сан монарха у Бориса Годунова желали оспаривать Романовы и Бельские, а общественное мнение указывало еще как на возможных кандидатов на Ф. И. Мстиславского и Максимилиана. Трудно сказать точно, какие формы принимала избирательная борьба, но, по всей видимости, она была горяча и упорна. Конечно, эту именно борьбу с таким сокрушением вспоминал в своей «прощальной грамоте» патриарх Иов, когда говорил о промежутке времени между смертью царя Феодора и воцарением Бориса, что его, стоявшего на стороне Бориса, постигли в те дни «озлобление и клеветы, укоризны, рыдания ж и слезы». Чувства не улеглись даже и после того, как Бориса нарекли царем и, казалось, дело было окончено бесповоротно. Спустя около двух месяцев после наречения Годунова нашли нового ему соперника в лице Симеона Бекбулатовича и подняли шум, испугавший Бориса. Все озлобления, клеветы и укоризны выборной горячки, кажется, не трогали прямо Земского собора, а развивались, так сказать, за его спиной, в народе. Это заметил уже В. О. Ключевский, комментируя «Повесть 1606 года». «Этот тенденциозный рассказ, – говорит он, – дает понять, что агитация, затеянная клевретами Годунова, ведена была прямо в народной массе мимо собора и не коснулась его состава, не имела целью подбора его членов, подтасовки голосов. Но она заставила собор выпустить из своих рук решение вопроса и отдать его на волю народа, поднятого агентами Годунова». Насколько это справедливо относительно агитации клевретов Бориса, настолько же справедливо и по отношению к другим претендентам. Особенно ясно это в деле Симеона Бекбулатовича, имя которого было поставлено уже не против одного царя Бориса, но и против Земского собора, в то время окружавшего избранного им царя и солидарного с ним. Понятно при этих соображениях, почему Борис так дорожил торжественной формальностью при своем избрании и венчании, пышным текстом избирательной грамоты, мелочной предусмотрительностью текста присяги. В этом он видел одно из средств укрепиться в новом достоинстве. Он даже искал в этом содействия у церковной власти и прибегал к покровительству самой святыни. Присягу ему приносили в церквах, у мощей и чудотворных икон, в присутствии высшего духовенства. Избирательную грамоту спрятали в раку мощей святителя Петра. Особое соборное определение утверждало Борисово избрание и грозило проклятием всякому, кто решился бы «отлучиться» от нового государя и его избравших. В тексте присяги, в конце, была также фраза, обрекавшая проклятию всякого, кто преступил бы верность царю Борису. Не простой подозрительностью и мелочностью, как думает С. М. Соловьев, вызваны были все эти предосторожности, но условиями воцарения Бориса. Новый царь, вступая на царство, знал, что не все одинаково желают ему повиноваться[71].