Итак, общественный подбор совершился быстро и решительно. Войсковые массы мятежников, с разных сторон подходя к Москве под знаменами царя Димитрия, представляли собой различные корпуса московских войск, которые имели в своих частях обычную организацию или дворянского «города», или стрелецкой «сотни», или казачьего «прибора». Эти корпуса привычным порядком слились в одну армию, чтобы действовать против общего врага. Но под давлением социальной розни и вражды эта армия распалась на сословные слои, из которых была сложена, и каждый из таких слоев более или менее сознательно и ясно определил свое дальнейшее поведение по соображениям сословного интереса или личной выгоды. Высшие слои решительно примкнули к правительству, несмотря на его боярскую, им несимпатичную окраску. Их примирение с царем Василием было так полно, что их вождю, заводчику дворянского мятежа, Прокопию Ляпунову, в Москве было даже сказано думное дворянство, и он вместе с Григорием Федоровичем Сумбуловым стал государевым воеводой на Рязани. Средние слои воинской массы, мелкопоместные дети боярские, с меньшей решимостью отстали от «воров», так как им были понятнее мотивы, двигавшие оппозиционной казачьей и холопьей массой Болотникова. Сам же Болотников, несмотря на поражение под Коломенским, не добил царю челом и не принес ему своей вины. Он упорно продолжал войну против Москвы и всего московского строя. Московское государство, таким образом, вступило в тяжелый период открытого междоусобия, в котором друг на друга встали уже не претенденты на трон, а различные части единого общества, поставленные одна против другой всем предшествующим ходом государственной жизни. Если вспомним особенности московского общественного быта перед Смутой, то скажем, что в междоусобии 1606–1607 годов впервые получила открытый характер давнишняя вражда за землю и личную свободу между классом служилых землевладельцев, которому правительство систематически передавало землю и крепило трудовое население, и, с другой стороны, работными людьми, которые не умели отстаивать другими средствами, кроме побега и насилия, своей закабаленной личности и «обояренной» пашни. Эта вражда была вызвана наружу и осложнена политическими затруднениями, постигшими государство, и поэтому она не проявилась в чистой форме, а приняла вид сложной борьбы реакционного правительства, представлявшего собой и действующий порядок вообще, с приверженцами царя Димитрия, требовавшими не только восстановления прав сверженного царя, но и коренных общественных перемен. Мотивы политические перемешивались пока с социальными, прикрывая их не только от позднейшего наблюдения, но даже и от разумения современников, мучительно переживавших не вполне понятные общественные потрясения[112]
.IV
Нет нужды вдаваться в подробности военных операций 1607 года для того, чтобы выяснить характер дальнейших событий, происшедших вслед за поражением Болотникова под Москвой. После того как Пашков вероломно покинул своего союзника и, «узнав свое согрешение, со всеми дворяны и с детьми боярскими отъехал ко царю Василию», под знаменами Димитрия осталась однородная, вполне определенная среда, которую на тогдашнем языке прозвали «ворами», то есть злоумышленниками. Это были «боярские люди и казаки». Под первыми летопись разумеет всех тех, которые сбежали из частных господских хозяйств «ново», то есть недавно, и еще не успели стать казаками, а под вторыми – тех воинских людей, которые пользовались независимой от правительства боевой организацией и, составляя правильные военные отряды, действовали под предводительством излюбленных вождей. После несчастного для «воров» боя 2 декабря их постигло страшное избиение. Многие из них с атаманом Митькой Беззубцевым отдались в плен. Сам Болотников с главными силами ушел по той дороге, по которой пришел под Москву, и засел в Калуге, «а с ним село в Калуге всяких людей огненного бою больше десяти тысяч». Отдельные отряды ушли от Москвы по другим дорогам и заняли много городов по украйнам, между прочим, захватили и Тулу.