Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время

Ожидать пришлось недолго. В два-три месяца обнаружились совершенно определенно качества новой власти и характер ее представителей. Для Тушина вновь занятые замосковные области представлялись золотым дном, откуда можно было черпать не только довольствие тушинским войскам и деньги для тушинской казны, но и предметы роскоши и всяческого житейского удобства для тушинских «панов». Сапегу не раз извещали, что ему следует позаботиться о занятии Вологды «для того, что на Вологде много куниц и соболей, и лисиц черных, и всякого дорогого товару и пития красного»; на Вологде лежал товар «английских немцев»; там «собрались все лучшие люди, московские гости с великими товары и с казной, и государева казна тут на Вологде великая от корабельные пристани, соболи из Сибири и лисицы и всякие футры (futro – мех)». И Сапега немедля требовал «на государя царя и великого князя Димитрия Ивановича» и красного пития, и прочих товаров, и изменничьих «животов». В Ярославль в ожидании подчинения Вологды был прислан «государев стряпчий Путило Рязанов, для всяких товаров и у гостей, и у торговых людей лавки и всякие товары запечатал», отчего в Ярославле добре стали скорбеть. В то же время с городов и с уездов сбирали на нового государя большие поборы деньгами и натурой. Делалось это систематически, для того чтобы немедля стянуть в Тушино экстренно необходимые на жалованье полякам средства. Вопреки личному желанию Вора так постановили сами польско-литовские вожди, разослав для реквизиций по поляку и москвитину в каждый замосковный город. Таким образом, жители Замосковья могли убедиться в большой алчности Вора и его агентов и могли сообразить, что им дорого обойдется признание над собой тушинской власти. Но поборами дело не ограничивалось. Паны из тушинского стана и из лагеря Сапеги под Троицким монастырем размещались на поместных землях и в частных вотчинах, в чужих хозяйствах, для прокормления как их самих, так и их челяди. По уверению замосковных людей, тушинские власти восстановляли удельный порядок: «Все городы отдают паном в жалованье, в вотчины, как и преже сего уделья бывали». Наконец, поборы на тушинского царя и на его администрацию сопровождались страшным произволом и насилием, равно как и хозяйничанье панов в селах, а тушинская власть оказывалась бессильной одинаково против собственных агентов и против открытых разбойников и мародеров, во множестве бродивших по Замосковью. О тех ужасах, какие делали эти разбойники, или «загонные люди» (от zagon – набег, наезд), можно читать удивительные подробности у Авраамия Палицына и в многочисленных челобитьях и отписках воевод тушинскому правительству. Загонщики, вроде казненного по приказанию Вора Наливайки, даже не считали нужным прикрываться именем Димитрия, а просто грабили, истязали и убивали народ, смотря на Русскую землю как на вражескую страну, ими покоренную[137].

Подчиненные власти Вора и управляемые его польско-русской администрацией, замосковные области испытывали на себе последствия анархии и чувствовали себя как бы под иноземным и иноверным завоеванием литвы и панов. Страдающее население невольно обращалось к сравнению только что утраченного нормального порядка жизни под управлением непопулярного царя Василия с тем бедствием, которое настало под властью «истинного царя Димитрия». Царь Василий, хорош он казался или дурен, представлял собой исконный строй государственных и общественных отношений; царь Димитрий вел за собой «воров» – чужих и домашних врагов этого исконного строя. Царь Василий, похваляя и увещая народ в своих грамотах, возбуждал его на охрану привычного порядка, а царь Димитрий попускал своим людям всяческие нарушения этого порядка. Стать на стороне царя Василия значило стать за порядок; служить Димитрию значило служить Смуте. Не имея прямых сведений о том, кого надлежит считать законнейшим царем, замосковное население косвенным путем приходило к заключению, что Василий законнее «того, которой ся называет царем Дмитреем». Окруженный «ворами» и действовавший по-воровски, самозванец сам неизбежно казался Вором.

Раз замосковные люди пришли к такому выводу, их дальнейшее поведение должно было определиться. Везде, где оказались силы для борьбы с ворами, борьба началась и после многих частных неудач привела к полной победе над тушинцами. Ход этой борьбы столь известен, что возможно избавить читателя от пересказа ее подробностей. Нам необходимо лишь ознакомиться с ее деятелями, чтобы знать, чьими силами, разумом и средствами московский север освободился от своих утешителей.