Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв

До сих пор мы изучали в Поморье главнейшие места торга и промыс­ла и пути, соединявшие эти места между собою и с центром государства. Нельзя сомневаться в том, что за исключением разве Архангельского порта все торгово-промышленные пункты в крае держались на местных промыслах и питали свой торг продуктами местной производительности. Эти продукты отличались значительным разнообразием и находили хо­роший сбыт и на внутренние рынки и за границу. Между ними главное место занимали меха, рыба и соль и далеко не главное - хлеб. По услови­ям климата и почвы, пашня и покос на севере не везде были возможны и почти нигде не были исключительным видом хозяйственного труда. Вот почему, как ни малолюден был московский север, как ни мало было на нем крупных торгово-промышленных поселений, он все-таки имел ха­рактер торгово-промышленного района сравнительно с московским зем­ледельческим югом. Этим мы вовсе не хотим сказать, что в Поморье не было земледельческих хозяйств. Напротив, можно даже удивляться той настойчивости, с какой житель северного края держался за соху при са­мых дурных условиях земледельческого труда. Надобно только помнить, что этот земледельческий труд был для него, в большинстве случаев, хозяйственным подспорьем, а не основанием его хозяйства. При постоян­ных недородах и малоурожайности земледелие на севере оправдывалось только необходимостью: разобщенные между собой, удаленные от круп­ных рынков, северные поселки не могли рассчитывать на правильный подвоз хлеба с юга, на возможность скорой и удобной мены на хлеб того товара, которым они бывали богаты. Так обстоятельства создавали жи­телю Поморья двойственную физиономию - промышленника и земле­дельца, пахаря и в то же время солевара, рыболова, зверолова и т.п. Чем далее на север, тем заметнее становился элемент промышленный; чем гуще было инородческое население, тем слабее была способность и на­клонность к землепашеству.

В такой обстановке жизни и труда какая общественная организация господствовала в крае? Давно замечено, что на севере Московского госу­дарства не было того служилого землевладения, которое так характерно для западных, центральных и южных частей страны. Служилый вотчин­ник или помещик не был надобен на севере с его дорого обходившеюся службой. Слишком много стоило бы правительству содержание поме­щика и его конной дворни в стороне, где из 10 лет только 4 было уро­жайных и где к тому же полевая конница не была пригодна, потому что враг или приходил на ладьях по морю и рекам, как "свейские" и "каян- ские немцы", или держался в лесах и топях, пустоша страну "изгоном", как делали инородцы на востоке. Против этих врагов нужна была крепо­стная ограда и пограничный сторожевой пост на укрепленной границе; а за укреплениями хорошо служил и пеший стрелец или пушкарь, содер­жание которого стоило немного, который получал весьма малый земель­ный надел, и то не всегда, и умел совмещать службу с промыслом и тор­гом. Стрельцы же действовали и в открытом поле, вместе с казаками и даточными "посошными" или "подымными" людьми, которые нанима­лись и набирались на случай, в трудное время, когда ждали войны. Пра­вительство ничего не тратило на этих последних: казаков и даточных людей содержали те, кто их нанимал или кто их выбирал, т.е. города или землевладельцы. Соловецкий монастырь содержал даже и стрелецкие войска, бывшие в его владениях. Итак, на севере были только гарнизон­ные войска и не было землевладельческого служилого класса; но это не значит, что там не было частного землевладения вообще. Во-первых, монастыри, как упоминалось выше, с большим успехом копили земли, получая их от государя или приобретая из частных, крестьянских рук. В монастырских вотчинах, как известно, существовал порядок, совер­шенно подобный порядку в крупных земельных хозяйствах привилегиро­ванных светских владельцев: дело велось руками монастырских крестьян и половников, над которыми тяготело уже прикрепление, имевшее опору если не в прямом государевом указе, то в укоренившемся юридическом обычае. Во-вторых, на праве личном владели земляки и светские люди: или последние потомки новгородского и двинского боярства, удержавши­еся на обломках конфискованных Москвой боярщин, или "своеземцы" из

крестьянской среды, разбогатевшие от счастливого торга и промысла.