Очерки по психологии бессознательного (сборник)

Под всем этим я подразумеваю реальную технику. Как известно, практически любой человек обладает не только странностью, но и способностью разговаривать с самим собой. Всякий раз, когда мы оказываемся в том или ином затруднении, мы – во весь голос или тихо – ставим себе (а кому же еще?) вопрос: «Что же мне делать?» И мы (а кто же еще?) даем на него ответ. В намерении познакомиться с глубинами своего существа нам и дела нет до того, что мы в известном смысле живем в метафоре. Мы принимаем как символ нашей собственной первобытной отсталости (или естественности, еще, слава богу, сохранившейся) свою способность – как у негров – лично беседовать со своей «змеей». Поскольку психика отнюдь не единство, а противоречивая множественность комплексов, то диссоциация, необходимая для диалектического разбирательства с анимой, не будет для нас чрезмерной обузой. Все искусство состоит лишь в том, чтобы дать невидимому визави возможность быть услышанным, предоставить на какое-то время в его распоряжение своего рода речевой механизм, не впадая при этом в отвращение, естественным образом возникающее перед такого рода игрой с самим собой, игрой, кажущейся абсурдной. Или в сомнение касательно «подлинности» голоса этого невидимого собеседника. Как раз последний пункт наиболее важен в техническом отношении, поскольку мы до такой степени привыкли идентифицировать себя со своими мыслями, что всегда подразумеваем, будто мы сами их авторы. И часто это, как ни странно, именно те самые невозможные мысли, за которые мы ощущаем величайшую субъективную ответственность. Если бы мы представляли себе, каким строгим универсальным законам подчиняются даже самые дикие и произвольные фантазии, то, возможно, быстрее осознали бы необходимость рассматривать именно такие мысли как объективные события, точно так же, как сновидения, которые никто ведь не принимает за преднамеренные и умышленные изобретения. Безусловно, требуются величайшие объективность и непредубежденность, чтобы дать «другой стороне» возможность проявлять ощутимую психическую активность. В силу вытесняющей установки сознания эта другая сторона была принуждена к чисто непосредственным, симптоматическим проявлениям по большей части эмоционального характера, и только в моменты неуправляемого аффекта фрагменты понятийных или образных содержаний бессознательного выносились на поверхность. При этом достигался неизбежный побочный эффект, заключавшийся в том, что Эго мгновенно идентифицировалось с этими сообщениями, с тем чтобы, само собой разумеется, немедленно их отменить. Еще бы! Ведь вещи, высказанные во власти аффекта, иногда выглядят весьма странными и вызывающими. Но они легко забываются или полностью отвергаются. С этим механизмом осуждения и отрицания, естественно, надо считаться, если есть желание настроить себя объективно. Привычка вмешиваться, исправлять и критиковать достаточно сильна в нашей традиции и, как правило, еще более усиливается страхом – страхом, в котором невозможно признаться ни другим, ни самому себе, страхом перед коварными истинами, опасными познаниями, неприятными констатациями – словом, перед всеми теми вещами, которые побуждают очень многих людей бежать от самих себя, как от чумы. Говорят, что заниматься самим собой эгоистично или «вредно для здоровья», «свое собственное общество – наихудшее; от него впадают в меланхолию», – такие категоричные ярлыки навешиваются на наши проявления. И они глубоко «вмонтированы» в наш западный разум. Кто думает так, тот, очевидно, никогда не спрашивал себя, что за удовольствие получают другие от общества таких жалких трусов. Частенько в состоянии аффекта право на высказывание истины непроизвольно передается другой стороне, однако не лучше ли данный аффект использовать как-то иначе, чтобы дать этой другой стороне возможность высказаться? Можно поэтому сказать также, что нужно упражняться в искусстве говорить самому себе в состоянии аффекта, как если бы аффект сам был нашим собеседником и высказывался бы без оглядки на нашу разумную критику. Пока этот аффект выражается, от критики надо воздерживаться. Но, как только он представил свои жалобы, его следует на совесть покритиковать – так, как если бы таким собеседником был настоящий, близкий нам человек. И пусть на этом все не остановится, а взаимные реплики будут следовать друг за другом до тех пор, пока обсуждение не придет к удовлетворительному результату для обеих сторон. Удовлетворителен результат или нет – об этом может судить только субъективное чувство. Любой обман, разумеется, совершенно бесполезен. Скрупулезная честность по отношению к самому себе и воздержанность от поспешных и опрометчивых суждений по поводу того, что могла бы сказать другая сторона, суть необходимые условия этой техники воспитания анимы.