Очерки по теории сексуальности

Я: «В прошлом году Ханна уже была?»

Ганс: «В прошлом году она ездила в экипаже, но годом ранее, когда она уже жила с нами…»

Я: «Ханна уже жила с нами?»

Ганс: «Ну да, ты ведь катал меня на лодке, и Ханна тебе помогала».

Я: «Это было не в прошлом году, и Ханны еще не было на свете».

Ганс: «Нет, она уже была. Когда ехала в ящике, она уже умела ходить и говорить свое имя». (На самом деле она научилась этому лишь четыре месяца назад.)

Я: «Нет, ее с нами не было».

Ганс: «С нами – нет, она жила у аиста».

Я: «Сколько же лет Ханне?»

Ганс: «Осенью ей будет два года. Ты и сам знаешь, что Ханна давно живет?»

Я: «Когда же она попала к аисту в ящик?»

Ганс: «Давным-давно, еще до того, как ездила в коробке. Очень-очень давно».

Я: «А когда Ханна научилась ходить? В Гмундене она ведь еще не умела ходить».

Ганс: «В прошлом году – нет, зато раньше умела».

Я: «Но Ханна всего однажды была в Гмундене».

Ганс: «Нет, она была там два раза, точно, два. Я очень хорошо помню. Спроси маму, она тебе подтвердит».

Я: «По-моему, ты ошибаешься».

Ганс: «Да нет же, так и было. В первый раз в Гмундене она могла ходить и ездить верхом, а во второй ее нужно было нести… Хотя нет, ездила верхом она позже, а в прошлом году ее приходилось носить».

Я: «Она же только недавно научилась ходить, а в Гмундене еще не умела».

Ганс: «Ты запиши себе, папа, что я очень хорошо помню. Почему ты смеешься?»

Я: «Ты плутишка, ты ведь отлично знаешь, что Ханна была в Гмундене всего однажды».

Ганс: «Нет, не так! В первый раз она ездила верхом на лошадке… а во второй раз…» (По-видимому, он начал терять уверенность.)

Я: «Может, лошадка – это мама?»

Ганс: «Нет, я про настоящую лошадку в упряжке».

Я: «Мы всегда ездили на паре».

Ганс: «Значит, за нею приезжал извозчик».

Я: «А что Ханна ела, когда сидела в ящике?»

Ганс: «Ей дали бутерброд, селедку и редиску. (Так мы обычно ужинали в Гмундене.) По дороге она намазала себе бутерброд и ела пятьдесят раз».

Я: «Но не кричала?»

Ганс: «Нет».

Я: «А чем она занималась?»

Ганс: «Сидела внутри и не шумела.

Я: «Даже не стучала?»

Ганс: «Нет, она все время ела и ни разу даже не пошевелилась. Она выпила два больших кувшина кофе – до утра ничего не осталось, а весь мусор оставила в ящике, листья от редиски и ножик. Все прибрала, как заяц, и в одну минуту слопала. Нет, я шучу. На самом деле мы с Ханной ехали в ящике вдвоем, я проспал всю ночь. (Два года назад мы и вправду поехали в Гмунден ночью.) Мама ехала в купе; мы все время ели в вагоне, было очень весело… Она вовсе не ездила верхом на лошадке. (Ганс явно засомневался после моих слов о парном экипаже.) Она сидела в повозке. Да, вот так, мы с нею были только вдвоем, мама ускакала верхом на лошади, а Каролина (наша прошлогодняя прислуга) ехала на другой… Папа, не слушай, все, что я тебе рассказываю, это выдумки».

Я: «Что именно?»

Ганс: «Вообще все. Давай посадим нас с Ханной в ящик[172], и я в ящике сделаю пи-пи. Прямо в штанишки, мне все равно, это совсем не стыдно. Я правду говорю, это так весело!»