Очерки по теории сексуальности

Ганс: «Тебя, когда я прихожу к маме в постель».

Я: «Значит, ты хочешь, чтобы я упал?»

Ганс: «Да, чтобы ты был голый (то есть босой, как Фрицль когда-то), ушибся о камень, и потекла кровь. Тогда я смогу хоть немножко побыть с мамой наедине. Когда ты войдешь в квартиру, я быстро убегу, чтобы ты меня не застал».

Я: «Ты можешь вспомнить, кто ушибся о камень?»

Ганс: «Фрицль».

Я: «О чем ты подумал, когда Фрицль упал?»

Ганс: «Чтобы ты споткнулся о камень и упал».

Я: «Значит, тебе сильно хочется к маме?»

Ганс: «Да!»

Я: «А почему я должен тебя бранить?»

Ганс: «Этого я не знаю».

Я: «Почему?»

Ганс: «Ты вообще сердитый».

Я: «Это неправда».

Ганс: «Нет, правда, ты сердитый, я это знаю. Ты всегда на меня сердишься».

Похоже, мое объяснение, что только маленькие мальчики приходят к мамам в кровать, а большие спят в собственных постелях, его не удовлетворило.

Подозреваю, что за его желанием «дразнить» лошадь, бить ее и кричать на нее вовсе не скрывается фигура матери, вопреки его заверениям. Речь идет обо мне. Раньше он указал на мать, не желая сознаваться в истинном положении дел. В последние дни он особенно ласков по отношению ко мне».

Рассуждая с чувством превосходства, которое столь легко приобретается после всякого события, мы можем внести поправку в догадки отца мальчика: желание Ганса «дразнить» лошадь на самом деле двойственное, оно объединяет в себе темное садистское чувство по отношению к матери и ясное стремление отомстить отцу. Последнее не могло быть воспроизведено ранее, чем наступила очередь первого вследствие «комплекса беременности». При возникновении фобии из бессознательных побуждений происходит нечто вроде сгущения, и по этой причине психоаналитик никогда не сможет в точности повторить путь развития невроза.

* * *

«Двадцать второе апреля. Сегодня утром Ганс опять «кое-что придумал». Дескать, уличный мальчишка ехал в вагончике, потом пришел кондуктор и раздел мальчишку донага, оставил его в вагончике до утра, а утром мальчик заплатил 50 000 гульденов, чтобы кондуктор позволил ему ехать в этом вагончике.

(Мимо нашего дома проходит Северная железная дорога. На запасном пути часто стоит дрезина, и однажды Ганс видел мальчишку, который на нее залез. Ему самому сразу захотелось прокатиться. Я сказал, что этого нельзя делать, не то придет кондуктор и его схватит. Второй элемент фантазии – вытесненное желание обнажаться.)»

Мы замечаем уже некоторое время, что воображение Ганса разукрашивается различными способами передвижения, что наблюдается последовательный переход от лошадей, запряженных в повозки, к железной дороге. Схожим образом ко всякой уличной фобии присоединяется со временем страх перед железной дорогой.

«За обедом мне сказали, что Ганс все утро играл с резиновой куклой, которую он называл Гретой. Через отверстие, в которое раньше был вделан свисток, он воткнул в середину живота куклы маленький перочинный ножик, а затем оторвал кукле ноги, чтобы ножик выпал. Няне он сообщил, указывая ниже пояса куклы: «Смотри, вот пиписька».

Я: «Во что ты сегодня играл с куклой?»

Ганс: «Я оторвал ей ноги. Знаешь почему? Потому что внутри был ножик, мамин ножик. Я всунул его туда, где пуговка пищит, а потом оторвал ноги, и ножик выпал».

Я: «Зачем ты оторвал кукле ноги? Чтобы увидеть пипиську?»

Ганс: «Она и раньше там была, я и так ее видел».

Я: «Зачем же ты всунул нож?»

Ганс: «Не знаю».

Я: «А как выглядел этот ножик?»

Он сбегал и принес мне перочинный нож.