Далеко не сразу доходит до меня, что Аалто обшил деревом только ту часть дома, которая важна для его идентификации с публичной ролью Гуллихсенов, с кругом их духовных запросов и ценностей. Это квадратная западная половина 14 на 14 метров. Здесь находятся студия Майре и расположенная под ней оранжерея в северо-западном углу квадрата, библиотека-кабинет Гарри в противоположном углу и простирающаяся между ними гостиная с музыкальным салоном (ее-то я и принял сначала за павильон, якобы пристроенный к белому зданию). А всё, что связано с обыденными сторонами жизни – спальни родителей и три детских спальни, комната для занятий детей, гостевые комнаты наверху, столовая, кухня и прочие хозяйственные помещения внизу, – отмечено снаружи белизной. Чем не манифест, изымающий из концептуальных оснований «современного движения» претензию на исключительную интеллектуальную и художественную значимость и оставляющий ему только сферу обыденного?
Чтобы хозяевам дома не было жаль самих себя, ютящихся в гостиной площадью полтораста квадратных метров, Алвару и Айно стоило бы ознакомиться с гостиной виллы Савой с единственной целью – не делать так, как сделал Ле Корбюзье. Но я не уверен, что у них было в те годы ясное представление о вилле Савой. «Ле Корбюзье я воспринимал как-то смутно, как некое общее понятие, характерное для атмосферы тех лет, – рассказывал Аалто. – Ведь он стал известен прежде всего благодаря книгам, а о своем отношении к книгам я однажды высказался в беседе с одним генералом: тот сказал, что предпочитает книгам о войне книги об искусстве и архитектуре, я же признался, что с большим интересом читаю о войне, но никогда об архитектуре»471
. Однако они с Айно и без виллы Савой ухитрились сделать уютным помещение, вдвое большее гостиной знаменитой виллы в Пуасси. Они руководствовались пятью заповедями. Во-первых, гостиная не должна быть длинной. Во-вторых, план гостиной не должен быть чистым прямоугольником, чтобы не позволить тому, кто в нее входит, сразу видеть ее целиком и чтобы предметы обстановки не выглядели сиротами, забытыми в опустевшем доме, то есть чтобы каждый из них занимал свое законное место, обусловленное конфигурацией плана. В-третьих, покрытие пола большого помещения не должно быть однородным: в зоне камина пол покрыт небольшими красноватыми керамическими плитками, а в зоне рояля пол деревянный, причем граница между этими частями гостиной идет по волнистой кривой. В-четвертых, гостиную не надо равномерно заливать светом – иначе обитатели будут лишены удовольствия созерцать неодушевленные и одушевленные тела в отчетливой светотеневой обработке. В-пятых, гостиную нельзя украшать только оконными видами, сколь бы прекрасны они ни были; в ней самой, чтобы не возбуждать у обитателей желание ради этих видов покинуть дом, должны располагаться крупные архитектурные объекты, которые интересно разглядывать. В гостиной Майре таких объектов два: большой камин с поднятым над полом гранитным выступом и белой оштукатуренной стенкой, перпендикулярной окну, которая оформлена как абстрактный рельеф, символизирующий, я думаю, поток тепла, и – напротив камина – лестница на второй этаж, в которую входишь, как в трехмерный чертеж, овеществленный в светлом дереве.Восточный и южный фасады виллы Майреа, вместе взятые, не дают представления о ней в целом. При круговом обходе она преподносит всё новые сюрпризы. Фасады принадлежат корпусам, образующим в плане L-образную конфигурацию. Благодаря этому у виллы есть важное преимущество перед домами с простой формой плана: бросив взгляд в окно, выходящее во двор, видишь другую часть дома и даже можешь общаться жестами с кем-то, находящимся на другой стороне. Поэтически настроенный обитатель уподобит такой дом живому существу, способному видеть части своего тела, – и это, как мне кажется, дает ему (обитателю) ощущение раскрепощенности.