Очерки поэтики и риторики архитектуры

Историки архитектуры и искусствоведы, увлеченные принципом «то прекрасно, что хорошо работает», подчеркивают, что облик Эйфелевой башни – продукт «холодного расчета». Повод для таких суждений дал в разгоревшейся полемике сам Эффель: «Разве законы сил природы не всегда соответствуют тайным законам гармонии?»860 Но он же подчеркивал, что силуэт башни – результат не только математических расчетов ветровых нагрузок, но и эстетических соображений. Чтобы убедиться, что это действительно так, достаточно сравнить башню со схемой, разработанной в 1884 году Морисом Кёшленом, сотрудником Эйфеля, которая была положена в основу окончательного проекта. В этом пучке из четырех вертикальных немного изогнутых ферм не было ни чувственности будущей башни, ни ее триумфальной мощи.

Эйфель пригласил поработать над проектом архитектора Стефана Совестра. Тот сосредоточился главным образом на оформлении нижнего яруса башни, высота которого составляет немногим более пятидесяти метров – мы помним по Гаранти-билдингу Салливана, что такова предельная дистанция для восприятия декора высотных зданий. Обув ноги башни в массивные каменные классицистически скроенные «башмаки», Совестр связал их четырьмя величественными полукруглыми орнаментированными арками с площадкой первого яруса. Кажется, будто эти арки принимают часть веса башни, передавая его массивным основаниям, тогда как на самом деле арки являются «чисто декоративными элементами, подвешенными к верхней части сооружения»861, а «башмаки» не несут никакой нагрузки, ибо ноги башни закреплены глубоко под землей в бетонных фундаментах. Но риторическая монументальность действует на зрителей безотказно. Инженерная схема превратилась в произведение архитектуры, выражающее, по словам Эйфеля, «благодарность Франции не только современному инженерному искусству, но и веку промышленности и науки, в котором мы живем, путь к которому был подготовлен великим научным движением восемнадцатого века и революцией 1789 года»862.

Эта история заставляет задуматься о правде и лжи в архитектуре. Схема Кёшлена была инженерной правдой – и это не позволяет назвать ее архитектурным проектом. Осуществленный проект отчасти лжив – и благодаря этому я с полным правом считаю Эйфелеву башню произведением архитектуры. Убедительность ее обманов обеспечена риторическими приемами, вызывающими у зрителей ассоциации со стереотипными образами устойчивости сооружения и связи его форм с привычной архитектурой – то есть с традиционными ценностями. Ни арки первого яруса, ни пресловутые «башмаки» не прибавили ей физической прочности. Пока не появились эти детали863, она внушала парижанам страх мнимой неустойчивостью и нанесла большой ущерб владельцам недвижимости в ближайших кварталах, ибо в окрестных домах резко упала плата за аренду помещений. Совестр обеспечил башне мнимую прочность, придал ей архитектурную солидность. Пошатнувшееся было благополучие соседей постепенно восстановилось.

Павильоны СССР и Германии в Париже