Очень, очень я люблю птиц.
Сдаётся мне, жить на нашей зелёной планете без птиц было бы ох как скучно! Как веселит глаз дивная расцветка их оперения! Как радует слух их чудесное пение! И как дух поднимает их лёгкий, свободный полёт! А волшебное их искусство гнездостроения «без рук, без топорёнка»! А голубые, белые, розовые в разноцветных крапинках их яички, сквозь тонкую скорлупку которых просвечивает маленькая нежная жизнь!
Изумляет меня, почему люди обращают так мало внимания на птиц? Лишают себя такого множества тонких наслаждений, теряют столько прекрасных радостей! Особенно — горожане.
В деревнях-то народ, искони присматривается к птицам. Частенько и прозвища даёт людям птичьи. Фамилии дают птичьи. Сколько у нас Орловых, Соколовых, Петуховых, Курочкиных, Куликовых, Лебедевых, Гусевых, Уточкиных, Голубевых, Ворониных, Сорокиных, Галкиных, Сойкиных, Грачёвых, Журавлёвых, Воробьёвых, Соловьёвых, Кукушкиных, Дроздовых, — да разве перечислишь всех!
Иной носит птичью фамилию, а сам всю жизнь даже не полюбопытствует, от какой птицы пошла его фамилия, как эта птица живет, хороша ли, чем кормится? Стыдно прямо!
Птиц много разных. В одном нашем Союзе живёт их без малого тысяча видов, а во всём мире — тысяч десять.
Стал я как-то прикидывать в уме, какие самые интересные из них: самая большая и самая малюсенькая, самая красивая и самая сладкоголосая, самая быстролетная, самая искусная в гнездостроении, самая полезная и самая вредная, самая милая, самая смешная.
Самая большая на свете была птица моа: в два человеческих роста высотой. Жила в Австралии. Истребили её люди. И теперь птицы ростом больше африканского страуса нет. И нет мельче южноамериканских птичек — колибри. Есть среди них пичуги со шмеля.
А у нас?
А у нас в Союзе самые крохотные пташки — королёк да крапивник. Побольше, конечно, колибри, но тоже меньше стрекозы. Королёк — зеленоватенький с оранжевым как пламечко хохолком. Крапивник коричневенький, хвостик торчком, а голос — сила! Вот их две — самых маленьких птички у нас.
А самая большая? Да ведь как считать, как мерить! По высоте, пожалуй, долговязый белый журавль — стерх. По дородности — лебедь или дрофа. В размахе крыльев — грифы и орлы. Очень крупные всё птицы, не знаешь, какую поставить на первое место.
Дальше ещё хуже.
Стал думать, кто у нас самый лучший летун? Стриж? Сокол? Слов нет — быстры! А ласточки? Да ведь они так ловки в воздухе, что ловят невидимых нашему глазу мошек и пьют на лету воду, проносясь над рекой, — и крылышек не замочат! А орлы, а грифы? Те могут часами кружить в воздухе, чуть покачивая широкими крыльями!
А золотистая ржанка? Родившись у нас где-нибудь на Новой Земле, через какие-нибудь три месяца отправляется она в воздушное путешествие через весь Азиатский материк и совершает беспосадочный перелёт над всем Великим океаном, стремясь к своим зимовкам в Америке! Кому отдать предпочтение, кого из этих птиц назвать самым лучшим летуном?
Стал раздумывать насчёт мастеров строить гнёзда — и совсем растерялся. Вспомнишь иволгино гнездо, — верх искусства! Висит в воздухе лёгкая люлечка из травинок, гибких стебельков, берёзовой кожурки; в развилке ветки подвешена высоко над землей, — просто загляденье!
Ласточкино гнездо посмотришь — тоже удивленье: до чего ловко слеплено из земли и глинки где-нибудь на скале над пропастью! А певчего дрозда гнездо! Глубокая чаша, внутри из удивительного цемента: древесной трухи и собственной слюнки! А у ремеза-синички! Настоящий сказочный теремок: рукавичка из растительного пуха к тростнику подвешена!
Ну, а самая милая и самая смешная из наших птиц?
Поглядишь на парочку самых простых галок: как они милы, как друг за другом ухаживают. Или как голубь с голубкой целуются-милуются. Или снегирушка-милушка, когда сидит на ветке и, весь напыжась, напевает себе под нос мелодичную свою песенку. Так волной и заливает сердце тёплая к ним нежность.