За вчерашний день произошло очень большое ухудшение. Температура дает огромные колебания с 39 на 36,2 и обратно 39. Вчера были явления характера мозгового. Врачи считают положение чрезвычайно опасным и считают, что благоприятный исход болезни будет чудом. Какое страшное, ужасное горе!
28 апреля 1928 г.
<…> Очень я хочу уйти! Это не падение духа, это сознание неизбежности обреченности дела, которому отдано так много <…> Всегда нехорошо, когда дело или интерес жизни сосредоточен в одном человеке, а тут это именно было так и очень ярко так!
У меня сейчас громадная задача характера морального обязательства. Петр Николаевич в феврале вызывал меня очень настойчиво в Брюссель и, когда я приехал из Парижа на пару дней, то, несмотря на все мои отговорки, засел со мной за корректирование своих записок, законченных еще в 1923 году!
Прокорректировав, он отдал их в безвозмездное пользование «Белому делу» и в самой категорической форме настаивал на том, что я
Все это было закончено 1 марта, а через две недели он слег, чтобы больше не вставать…
<,„> Как будто он понимал где-то внутри, что ему надо с этим делом
21 мая 1928 г.
<…> В Брюсселе я говорил Петру Николаевичу то, что записки сухи и что продажа пойдет вяло. Он, почти соглашаясь, нервно настаивал на их печатании. Я не мог ему отказать. Я добился того, что они были названы просто «Записки» – это лишает их претенциозности. <…>
24 июля 1928 г.,
Берлин
<…> С записками П.Н. Врангеля, исполняя его предсмертную просьбу, я буквально кинулся в воду, издавая две книги… Они стоят 11 тысяч марок,5 тысяч я достал, 5 тысяч должаю под будущий тираж (а если он не оправдает надежд?), а 1 тысячи мне и посейчас не хватает! Что стоило бы тому же Юсупову помочь, благо он был в дружбе с П.Н. Врангелем, ведь это только 6тысяч франков… И как я выплыву – не знаю. Знаю только одно, что первый том я издал… издам и второй. <…>
19 августа 1928 г.
<…> Во-первых, по поводу того, как писались эти «Записки». Изменения в них, как они сделаны, мне достоверно известны. Последний год[20], когда уехала семья в Бельгию, я тогда оставалась с сыном одна, и вот в долгие зимние вечера он просил меня читать их ему вслух, чтобы он мог бы в виде слушателя обратить на многое внимание в них. Самые главные изменения были сделаны им именно тогда, <…> в Вашем экземпляре измененные страницы вырезаны. Я спросила его относительно дат[21], не изменит ли он? Он определенно ответил мне; я хочу, чтобы знали, что они написаны до Деникинских записок, а не то чтобы я оправдывался как бы на его обвинения. Я знаю, что он взял слово с Ник. Мих.[22], что по напечатанию не только черновик, но и Ваш экземпляр самим Ник. Мих. должен быть уничтожен, настолько он не хотел, чтобы до рукописи касались, и я очень надеюсь, что
2-е. Вы указываете[23], где хранится 2-й экз. или, вернее, черновик, с теми исправлениями, которые он именно
21 августа 1928 г.,
Берлин