Очерки русского благочестия. Строители духа на родине и чужбине

Случайного нет ни в природе, ни в истории. Незаметная вблизи, логика истории заметна с высоты птичьего полета, но она так же несомненна, как несомненны законы причинности. Теперь, спустя 200 лет, описываемые нами события приобретают совершенно иную окраску, кажутся озаренными совершенно иным светом. Теперь ясно, что «преступление» Мазепы подготовлялось и вызывалось неизбежными условиями исторической жизни России и имело бы место даже безотносительно к реформам Петра, несомненно ускорившим наступление этого момента, ставшего игрою судьбы роковым лишь для одного Мазепы. Ни для кого не было тайной, что нерасположение Петра к Малороссии обусловливалось не опасениями, связанными с мечтами Украйны об автономии, коих в то время и не существовало вовсе, а политическими соображениями иного свойства. В глазах Петра, охваченного идеей создания единой России, Малороссия, как таковая, не представляла собою ничего ценного. В гораздо большей мере Петр интересовался расположением Польши, чем благополучием Малороссии, что и обнаружил в период Шведской войны, когда, привлекая на свою сторону поляков к союзу против шведов, обещал им за это Малороссию. При таких взглядах понятно, что Петр не щадил особенностей жизни и быта малороссийского козачества и, идя прямо к своей цели, вооружал Малороссию и против Москвы и против себя лично. – Умный Мазепа всё это видел и предостерегал царя от излишних увлечений реформами и особенно от приемов отношения к козачеству: «Нужно с нашим народом обращаться человеколюбиво и ласково (чрез людскость и ласку), – говорит Мазепа, – потому что если такой свободолюбивый, но простой народ озлобить, то уже потом трудно будет суровостью приводить к верности»[98].

В этом наставлении слышится голос отца сыну, голос годами умудренного старца неосторожному, неопытному юноше, а не интрига вероломного изменника. Мазепа хорошо знал, что благополучие Малороссии только и возможно при условии ее слияния с Москвою, что этого требует логика исторических событий, но тем большее недоумение вызывало в нем поведение Петра. Несмотря на свое отрицательное отношение к петровским реформам, не оправдываемым ни требованиями современной жизни, ни задачами жизни государственной, Мазепа с изумительной настойчивостью следит за политикою царя, подмечает ее слабые стороны, предостерегает от ошибок, указывает способы их исправить, словом, проявляет такую энергию преданного слуги царского, какая не только не может быть согласованной даже с отдаленной идеей измены царю, но даже навлекает на него подозрение в измене «рiдному краю». Здесь сказывается во всей красоте беззаветная любовь к дорогой отчизне, из-за которой он готов не видеть и не замечать темных пятен московской политики, лучше сказать, готов смыть их собственными руками, не обращая внимания на осуждение черни. Грубое невежество, почти всегда вырождающееся в безжалостный деспотизм, иначе толкует эти благородные движения Мазепы.

«Этот недоляшек или полный лях продал москалям Украйну за кавалерию и княжеский титул»[99], – говорят о Мазепе, намекая на то благорасположение Петра, какое выразилось в пожаловании Мазепе в 1700 г. ордена св. Андрея Первозванного и возведении его императором германским Иосифом в княжеское Священное Римской империи достоинство.

«Не буде у нас на Украйне добра, – рассуждает другой достойный представитель толпы, сотник Мандрыка, – пока сей гетман живый буде, бо сей гетман – одно з царем разумеет. Царь на Москве своих губит и в ссылку засылает, а гетман разными способами до умаления Украйну приводит… Для того-то он часто на Москву бегае, щоб там науку брать, яким способом сей народ сгубить»[100].

«Еще такого нежелательного гетмана у нас не было», – кричит третий, кошевой Гордеенко[101]. Словом, всякая несправедливость Петра, всякий неверный шаг его неосторожной политики ложится тенью на Мазепу и вооружает против него Малороссию. Что же делает Петр? Защищает ли он своего верного умного слугу, понимает ли хотя бы его положение?

IV